И если я хоть сколько-нибудь его знаю, то прямо сейчас он ждет доказательств того, что сделал правильный выбор. Это унизительно, но только так, подчиняясь правилам пока не очень понятной мне игры, я могу выжить. И, возможно, тот образ спокойного одиночества в собственном замке станет реальностью.

Пока же я просто кланяюсь ему, не забывая, что невесте дракона следует не очень-то усердно гнуть спину, и с холодным почтением интересуюсь:

— Когда я увижу тебя в следующий раз, господин?

Что ж, судя по дернувшемуся вверх правому уголку его рта, я угадала и дала монстру его порцию раболепия. Пусть так. И великие войны выигрываются малыми победами.

— Мой меч нужен императору, как надолго – зависит от количества пролитой крови, которой окажется достаточным для прищучивания дикарей. Но я напишу тебе. И буду ждать, что ты ответить.

Он нарочно использует эти слова: дикари, кровь, прищучивание. Все то же самое можно сказать и обо мне: если я буду слишком строптивой, он тоже, не задумываясь, пустит мне кровь, потому что именно так халларны и поступают с дикарями.

— Я буду ждать вестей, мой господин.

Он кивком отпускает меня, и я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не броситься наутек. У всего есть предел, тем более у исполосованных страхом нервов, и мне ни капли не стыдно, что у меня пока нет сил гордо нести голову.

— Дэми, - окрикивает генерал, и я, остановившись, поворачиваюсь к нему всем корпусом. – Иногда, если у меня будет подходящее настроение, я хочу, чтобы ты звала меня Тьёрд.

Я снова кланяюсь.

Слова не нужны, ему нет дела до того, смогу ли я, не встанет ли проклятое имя поперек горла, не отсохнет ли мой язык. Но я тешусь хотя бы тем, что мысленно могу пожелать «Тьёрду» провалиться прямо в бездну.

— Там обозы приехали, - громким шепотом говорит Старая Ши, пока я помогаю ей готовить тесто для пирогов с олениной.

В Красном пике не хватает рук, а мне, как невесте генерала, следует выказывать знаки любви к императору и его солдатам. Поэтому, засучив рукава, приходится готовить провиант для стоящего неподалеку небольшого гарнизона. Я бы с радостью запекла в каждом куске теста ржавый гвоздь, но тогда бы пришлось проглотить точно такой же и надеяться, что он убьет меня до того, как это сделает разгневанный император.

Со дня нашего с Тьёрдом «обета» прошла почти неделя. Как и обещал, он прислал мне в помощь расторопную бойкую смуглую девицу, чей разрез глаз до сих пор меня удивляет, как и ее рассказы о странах далеко за Острым морем и Дымными островами, которые лежат у самого края мира, где всегда дуют пустыне ветра, а земля под ногами цвета ржавой латуни. И вместе с ней еще пару рулонов ткани с короткой припиской, что ему необходимо время, чтобы преподнести мне, как заведено у халларнов, достойные дары.

И вот, пока я раскатываю тесто маленькими кругляшами, Старая Ши быстро вытирает руки о передник и решительно оттаскивает меня от кухонных забот. Осматривает с ног до головы, смахивает муку со щек и поправляет волосы.

— Чудовище тоже пожаловало? – устало интересуюсь я.

Последних два дня я почти не сплю и не выхожу из кухни, и мысль о том, чтобы корчить перед Тьёрдом счастье и радость, вызывает болезненную изжогу.

— Нет, но прибыли его люди, и если я хоть что-то смыслю в этих играх, то генералу обязательно донесут, что его невеста выглядела как неупокоенный дух.

В главном зале, куда мы выходим спустя пару минут, уже царит хаос: что-то несут, складывают, кланяются. Тюки, мотки, шкатулки, отрезы кожи. Запустение быстро наполняется дарами, от количества которых начинает кружиться голова.

Впрочем, куда больше всего этого меня радует кислое выражение лица Намары, которая нарочно сказалась больной, чтобы не помогать мне на кухне. Да я и не настаивала, зная, что она запросто может подсыпать в еду какую-то дрянь, лишь бы накликать на мою голову гнев императора и будущего мужа.

— Это тебе, госпожа, - без поклона говорит какой-то халларнский вояка, протягивая свернутый в тубу пергамент под надежной защитой сургучной печати.

На багряном оттиске хорошо виден костяной кулак, сжимающий обломок меча – герб моего будущего мужа. Послание всем: «Даже мертвый и безоружный я все равно буду сражаться».

— Завтра я заеду за ответом. И на словах мой господин просил передать, чтобы ты не стеснялась и дала знать, если нуждаешься в чем-то кроме этого.

Он обводит взглядом буквально заваленный дарами зал, на халларнский манер желает нам хорошего дня и уходит, оставив после себя долгое молчание, в котором ярко и звонко, словно горный тростник, звучит мой триумф.

Когда был жив отец, мы с матерью ни в чем не нуждались. Платья, украшения, меха, безделушки и даже редкие книги, которые он скупал для библиотеки – у нас было все. Но то, что преподнес Тьёрд – это просто во сто крат больше, чем «все». И хоть я прекрасно понимаю, что за эти подарки мне придется заложить монстру собственную душу, на какое-то время разрешаю себя насладиться бешенством Намары.

Ведь все это, как она до сих пор спит и видит, должно бы принадлежать ей.

Я беру первый же попавшийся на глаза сверток из тонкой кожи, внутри которого сокрыто, кажется, само великолепие. Белоснежная накидка из экзотической белой лисицы. Мех настолько мягкий, что пальцы после первого касания испытывают зависимость. Я не решаюсь надеть ее, пока моя расторопная служанка не оказывается рядом, чтобы помочь с этим.

— Бриллиантовая застежка, госпожа, - восхищенно щурится она, и я невольно прикасаюсь пальцами к серебряному, выложенную камнями экзотическом цветку. – Тебе к лицу. Клянусь, на всем Севере ни у кого нет такой роскоши!

Когда я снова поглаживаю драгоценный мех, мои пальцы дрожат, но стоит взглянуть на позеленевшую Намару, как в душе появляется знакомое приятное тепло.

Я никогда не была славной и доброй, не верила во всепрощение, хоть мать журила меня за это.

Но хотя бы глядя на корчащееся и подыхающее в муках тщеславие сестры, я не испытываю угрызений совести.

Я рада, что Потрошитель выбрал меня.

А цена…

Подумаю о ней потом, когда медленно и с наслаждением рассмотрю каждый подарок.

До самого вечера я медленно, как дорогое можжевеловое вино со специями и острыми ягодами, смакую свой триумф. Осторожно, чтобы не помять ленты, вскрываю каждый подарок, извлекаю наружу отрезы дорогой ткани, меха, украшения. Мой будущий муж позаботился обо всем: от одежды и обуви, до серебряных, украшенных осколками темного льда кубков. Только когда солнце убегает за горизонт, и за окнами начинает гулять злая вьюга, я вскрываю последний сверток, в котором на отрезе из бархата лежит гребень для волос в виде странного цветка.

— Это Черная лилия, - с каким-то странным восторженным придыханием говорит моя служанка. Несмело протягивает руки, и когда я вкладываю украшение в ее ладонь, на мгновение закатывает глаза и жадно втягивает воздух носом. – Я почти слышу ее аромат.