Торульду очень не по душе, что я не прыгаю от радости и не согласна слепо верить в его будущую победу. Если говорить на чистоту, то у него почти нет шансов против Тьёрда, потому что я слишком хорошо знаю, на что способен мой «будущий муж» и какое он бессердечное чудовище. Без моей помощи все потуги Торульда превратятся в громкий звук, от которого обычно портится воздух.

Нет ничего плохого в том, что я хочу знать, ради чего подставляю свою голову.

— Эти земли принадлежали моему отцу, - зло, куда-то в косматую бороду, басит дядя. Обводит взглядом мусор под ногами, но мы оба знаем, что речь идет о владениях моей матери: замке, реках, холмах и лесах. И даже эта не очень густая лесистая поросль тоже принадлежит ей. – Твой отец достойно их принял, но потом… Я заберу то, что принадлежит мне по праву, Дэми. И найду тебе мужа, который согласится взять девицу в позоре.

Я догадывалась, что он не собирается оставить меня законной хозяйкой, но последние слова въедаются в голову, словно клещ. Я – девица в позоре. Ну конечно, как иначе? Не убилась, не дала себя убить, пыталась выжить всеми способами, чтобы мое позорное существование привело Торульда к славной победе.

— Наследство моей матери по праву принадлежит только одному ее наследнику – мне. – Я нарочно вспоминаю тяжелый взгляд халларнсого генерала, его ровную спину и холод стальных пальцев от хватки у меня на шее. Так становится спокойнее. Как будто он здесь, за моим плечом, и как будто даже гордится тем, что я способна совершить такую же гнусность, как и он, еще и торгую себе выгодные условия. – И я не собираюсь выходить замуж, Торульд. По крайней мере до тех пор, пока не встречу достойного северянина.

— Совсем сдурела, девка? – усмехается дядя. Не верит своим ушам, даже пододвигается и подставляет ладонь к уху. Но ему быстро надоедает ломать комедию. – Ты халларнская…

— Осторожнее выбирай слова, Торульд, - предостерегаю я. – Ты знаешь, как только генерал подомнет под себя мои земли, ты станешь следующим лакомым куском пирога, от которого он точно не сможет отказаться. Не надо делать вид, что ты спасаешь девицу в беде. Я слишком «девица в позоре», чтобы поверить, будто тебе не все равно, буду я раздвигать ноги перед кем-то из твоих солдат или сдохну от меча разгневанного «жениха». Я нужна тебе, а ты нужен мне. Будем считать, что это вынужденный и взаимовыгодный союз. Или, если хочешь, можешь попытаться найти другого союзника. Например, Намару или моего отчима. Интересно, как долго после этого ты будешь топать снег, прежде чем познакомишься с яростью Тьёрда.

Торульд очень недоволен. Он то и дело зыркает мне за спину, как будто прикидывает, не будет ли проще по-тихому, прямо здесь, свернуть голову неблагодарной племяннице. Будь я не такой важной фигурой в его замыслах – он бы сделал это без малейшего укора совести. Вот только вряд ли и я бы приехала на его зов.

Мы как две змеи, которые кружат друг вокруг друга, разевают пасти, чтобы укусить, но в итоге продолжат шипеть и трясти хвостами, потому что даже один укус погубит обоих.

— Напишешь мне, - бросает Торульд, вышагивая мимо с лицом победителя, которого приложили рожей о камни. – Поглядим, как оно дальше будет.

Я выжидаю немного, пока не утихнет тихий шаг его лошади, выныриваю в сгущающиеся сумерки и забираюсь в седло.

Нужно поторопиться вернуться до того, как мое отсутствие станет заметным.

Первые дни после этой встречи мне еще кажется, что за мной постоянно наблюдает злая пара глаз, и все время хочется оглянуться, когда Намара оказывается поблизости, но я держу себя в руках. Чаще всего люди выдают свои замысли глупыми промашками: нервозными движениями, кислым лицом, бледными щеками. А мне, если я хочу выжить в этой войне, нельзя совершить даже четверть ошибки, потому что Тьёрд еще раз передумает и возьмет в жены более покладистую и благодарную сестру.

Чтоб ему провалиться!

Через неделю, в вечерних сумерках, в злую вьюгу и стонущий ветер мальчишка-смотрящий залетает в замок с криками: «Едут черные собаки!» Кто-то из слуг успевает заткнуть ему рот, но Намара уже вертится тут как тут и усмехается, поглядывая на свою будущею «жертву», словно стервятник, который приметил раненого кролика и уже предвкушает вкус дохлятины.

Баса помогает мне уложить волосы и одеться в домашнее платье, украшая талию тяжелым серебряным поясом с рубинами – еще одним подарком Тьёрда, который нашелся среди множества свертков. Он явно переделан с традиционного северного украшения, потому что именно такие пояса принято подносить в дар будущей жене. Чем богаче дар – тем больше любовь. Такой была бы рада получить любая северянка, даже из Высоких семей. Вот только северные руны перебиты халларнскими темными письменами, и их тяжесть словно пришибает меня к земле.

— Господин будет рад видеть, как ты преобразилась, - восхищенно шепчет Баса, в последний раз поправляя мою прическу, и накидывает мне на плечи белый меховой отрез.

Конечно, теперь я не выгляжу как голодранка. На мне столько дорогих побрякушек, что если продать все сразу, как есть, можно выручить денег на пару боевых коней в полной сбруе. Только радости от предстоящей встречи во мне ни капли. Лишь страх, что проклятый убийца каким-то образом проникнет мне в голову и разведает тайные замыслы.

Я медленно спускаюсь вниз, старясь, чтобы спина была ровнее, чем только что выкованный меч, и до последнего не отваживаюсь смотреть на Тьёрда, который вопреки традициям не ждет меня в пороге, чтобы получить благословение, а уже развалился в кресле около камина, устало откинув голову на высокую спинку. Темные волосы влажными от талого снега змеями стекают вниз, резко контрастируют с мертвенно бледной кожей.

Он выглядит так, словно еще минуту назад стоял на смерть в бою с неравным противником. И когда подхожу ближе, моя догадка подтверждается. Он без доспехов и сорочки, и поверх бинтов, перетягивающих грудь, проступают алые пятна крови. Стальная рука исцарапана и покрыта вмятинами, а на шее, в опасной близости от тугой выпуклой артерии, свежая, еще сочащаяся кровью рана.

— Баса, Ши, - оглядываюсь на домашних, которые вместе со мной вышли встречать «господина», - теплую воду, ларец с травами и горячее питье с можжевеловым вином и медом.

Пока они бросаются врассыпную, я пытаюсь вспомнить все, чему меня учили мать и лекарка. Не так уж мало. Достаточно, чтобы зашить раны и не дать чужестранцу умереть от заражения крови.

Или дать, и тогда северная земля вздохнет с облегчением, потому что на этом свете станет на одну тварь меньше.

— Господин мой! – Намара налетает на генерала, словно это она, а не я, получила императорское благословение вскорости зваться его женой. Прилипает, как мокрый лист, заламывает руки и чуть не заливает горючими слезами бледное лицо Тьёрда. – Господин, я не дам тебе умереть! Прочь от него, предательница. Шпионка! Подстилка северных мятежников!

От этой наглости меня сперва пробирает удивление, а потом, когда быстро справляюсь с первым шоком, начинаю быстро «переваривать» ее слова. Подстилка мятежников? Предательница? Намара говорит это, потому что что-то знает или как обычно мелет языком все, что надувает сквозняком в ее пустую башку?