— Надеюсь, вы понимаете, что ни одна душа об этом знать не должна? — сказала я дежурной.

Та только испуганно покивала в ответ, и я отправилась в театр.

Оставив машину на стоянке, я вошла в театр через служебный вход. Обо мне действительно были уже предупреждены. Я добралась до зала, села за спинами членов жюри вместе с Вероникой и уже знакомым мне телохранителем Глахи Александром. Сегодня Сереброва была в строгом, но очень красивом костюме. Выглядела она очень величественно — ну, просто императрица Екатерина Великая! Глаха же надела свой обычный наряд: кожаные брюки в обтяжку, куртка, черные очки и большая кожаная кепка. На ногах у нее были грубые тяжелые солдатские ботинки. Я заглянула ей в лицо и удивилась: «Ей же только двадцать два года, а выглядит на все тридцать! А впрочем, при ее-то образе жизни, пьянке и пристрастию к наркотикам! Хорошо еще, что вообще живая! Хотя нет! На наркоманку она вроде бы не похожа! Ну да черт с ней. Она мне совершенно с другого бока интересна».

— Кто есть кто? — тихонько спросила я у Вероники.

— В сером — Толстов, — шепотом ответила она.

Я, наклонившись, заглянула тому в лицо — обычный пожилой человек с нездоровым цветом лица и в довольно поношенном костюме. Все правильно, ходит-то он плохо, вот и проводит большую часть времени дома.

— В черном — Либерман, — продолжала Вероника.

Я посмотрела на холеного, одетого с иголочки мужчину с высокомерным выражением лица.

— А в синем — Елкин.

Я с жалостью посмотрела на него: да уж! Это прожившая с ним всю жизнь жена могла с него пылинки сдувать, а молодая больше собой занята.

Тут занавес открылся, и на сцене появился ведущий — артист нашего драмтеатра. Лучезарно улыбаясь, он передал слово Серебровой для оглашения итогов предыдущего тура. Тамара Николаевна поднялась с микрофоном на сцену и, повернувшись к залу, объявила победителя. Им стал Анатолий. Но по состоянию здоровья, сказала она, молодой человек не сможет принять дальнейшее участие в конкурсе, и поэтому конкурсанты остаются в прежнем составе. Зал встретил слова Серебровой свистом и недовольными криками. Проигнорировав реакцию зала, Тамара Николаевна спустилась со сцены и села на свое место. Ведущий объявил первого выступающего — это был Евгений.

Женя вышел довольно скованно, поклонился и, когда оркестр заиграл, преданно глядя на Сереброву, запел по-английски песню «Последний вальс». А что? Его голосочка на такую песню вполне хватало. Взглянув на Тамару Николаевну, я увидела, что она внимательно слушает и с одобрением качает головой. Когда Евгений закончил и получил свою порцию аплодисментов, слово взяли члены жюри.

— Неплохо, — скупо похвалил Либерман.

— Мне понравилось, — кратко сказала Глаха.

— Вполне профессионально, — заметил Елкин.

— Полностью присоединяюсь, — прошамкал Толстов.

— Не могу не отметить значительный прогресс Евгения по сравнению с предыдущим туром, — ласково сказала Сереброва. — Желаю тебе успехов, Женя!

Тот покланялся со сцены во все стороны китайским болванчиком и ушел. Вторым объявили выход Михаила, и зал встретил его оглушительным визгом и овациями. Этот, опять-таки глядя на Сереброву, правда, я уже знала значение его взгляда, исполнил залихватскую ковбойскую песню, сопровождая ее активной жестикуляцией и недвусмысленными телодвижениями, что вызвало в зале взрыв восторга. Но голос… Правду говорят: уж если господь не дал, то в лавочке не купишь!

— О боги-боги! — прошептала я себе под нос.

— А вот я здесь уже который день мучаюсь, — шепнула мне на это Вероника.

— Сочувствую, — так же тихо ответила я. — А за вредность-то платят?

Она только искоса взглянула на меня, усмехнулась и ничего не сказала.

Но вот Михаил закончил и, победно улыбаясь, оглядел зал, который ответил ему восторженными воплями. Когда публика немного утихомирилась, сидевший рядом с кулисами за небольшим низким столиком ведущий поднялся и передал слово жюри.

— Ничего более похабного мне на тарасовской эстраде еще видеть не приходилось. Очень хочу надеяться, что и впредь не придется, — отрезал Либерман, и зал заглушил его слова свистом.

— Мне жаль, что я вынуждена была на это смотреть, — неприязненно сказала Глаха.

Я с недоумением взглянула на Веронику.

Это сказала Глаха? Что же тогда говорить о ее собственных концертах, где она по сцене полуголая козлом, а точнее, козой скачет и вопит как оглашенная. Да по сравнению с ней Михаил образец скромности и целомудрия! На это замечание Глахи зал столь бурно не отреагировал — любимица молодежи как-никак, но недовольно зароптал. Елкин категорично заявил, что не любитель порнографии, а Толстов недовольно высказался в том смысле, что все это напомнило ему дешевый салун времен покорения Дикого Запада из какого-нибудь старого низкобюджетного американского фильма. Последней взяла слово Сереброва и вынуждена была сказать:

— Мне очень жаль, что Михаил не прислушался к мнению жюри и выбрал для своего выступления эту песню, которая изначально показалась мне неудачной и не соответствующей его стилю. Мише гораздо больше подошло бы что-то в духе «латинос», но теперь уже ничего не воротишь. Должна отметить, что выступление было довольно экспрессивным, и кое в чем даже излишне, однако в целом оставляет неплохое впечатление.

«Это она чтобы в одиночестве не спать, — злорадно подумала я, а вот Михаил, явно ожидавший дифирамбов, ожег ее яростным взглядом. — Значит, придется все-таки в одиночестве!» — расшифровала я его взгляд.

Ведущий объявил выступление Ивана. Тот исполнил песню в стиле кантри. Голос у него действительно был необыкновенной красоты и силы. Почувствовав себя в родной стихии, Иван вел себя более свободно, за что и был вознагражден аплодисментами и одобрительным вердиктом жюри.

Последней, а им всегда труднее всего выступать, вышла Полина. Она исполняла песню из репертуара Уитни Хьюстон «Willways love you», причем спела она ее так, что даже у меня мурашки по коже пошли, а жюри замерло, как и зал. Голос у нее, конечно, был не тот, что у американки, но эмоциональный накал был таков, словно Полина не пела, а клялась в вечной любви. Когда она закончила, несколько минут стояла прямо-таки оглушающая тишина, после которой зал взорвался аплодисментами. Я искренне порадовалась за девушку. Жюри оценило пение Полины очень высоко.

Выступление конкурсантов закончилось. В зале свернули плакаты, и зрители потянулись на выход.

— Где происходит подсчет голосов? — спросила я у Вероники, направляясь вместе с ней вслед за жюри.

— В кабинете директора театра, — ответила она.

— Знаю, где это, — кивнула я.

— Что, приходилось бывать? — поинтересовалась Вероника.

— Да, распутывала я здесь как-то одно покушение, — как бы между прочим ответила я, давая понять, что мы тоже не лаптем щи хлебаем, и спросила: — А конкурсанты сразу в гостиницу возвращаются?