возвышенно-преувеличенном духе: любить – так безоглядно, ненавидеть – так до конца. Летописный сюжет о преступлениях Святополка Окаянного под пером светоча символизма превратился в гневный обличительный приговор. Гипертрофированность неприязни выразилась и в преувеличенности преступлений, наслаивающихся одно на другое («обманно захватил престол», «зарезал» Глеба и Бориса, «умертвил» Святослава, «отдал на посрамленье» родную сестру польскому «крулю» и т. д.), и в подчёркнуто экспрессивной лексике, вплоть до крайности утверждений («какому в мире нет подобных»). Конечно, историческая правда при этом теряется, зато с каким мастерством изображены помрачение героя и его «закономерный» конец! Это стихотворение, пусть и в явно преувеличенной форме, отражает распространённый и традиционный взгляд на личность Святополка Окаянного. (Бальмонт К.Д. Стихотворения. М., 1990. С. 126–128.)

И умер бедный раб у ног

Непобедимого владыки.

Пушкин

Едва Владимир отошёл,

Беды великие стряслися.

Обманно захватил престол

Убийца Глеба и Бориса.

Он их зарезал, жадный волк,

Услал блуждать в краях загробных,

Богопротивный Святополк,

Какому в мире нет подобных.

Но, этим дух не напитав,

Не кончил он деяний адских,

И князь древлянский Святослав

Был умерщвлён близ гор Карпатских.

Свершил он много чёрных дел,

Не снисходя и не прощая.

И звон над Киевом гудел,

О славе зверя возвещая.

Его ничей не тронул стон,

И крулю Польши, Болеславу[8],

Сестру родную отдал он

На посрамленье и забаву.

Но Бог с высот своих глядел,

В своём вниманье не скудея.

И беспощаден был удел

Бесчеловечного злодея.

Его поляки не спасли,

Не помогли и печенеги,

Его как мёртвого несли,

Он позабыл свои набеги.

Не мог держаться на коне

И всюду чуял шум погони.

За ним в полночной тишине

Неслись разгневанные кони.

Пред ним в полночной тишине

Вставали тени позабытых.

Он с криком вскакивал во сне,

И дальше, дальше от убитых.

Но от убитых не уйти,

Они врага везде нагонят,

Они – как тени на пути,

Ничьи их силы не схоронят.

И тщетно мчался он от них,

Тоской терзался несказанной.

И умер он в степях чужих,

Оставив кличку: Окаянный.

4. И.А. Бунин. «Князь Всеслав»

Иван Алексеевич Бунин одно из своих стихотворений посвятил полоцкому князю Всеславу Брячиславичу (Вещему). В основу произведения легли мотивы «Слова о полку Игореве», откуда поэт непосредственно заимствовал и некоторые образы (князь «копьём дотронулся Стола», «звон полоцкой Софии» и др.). Но для Бунина Всеслав – жертва «людской жестокости», а не авантюрист-чародей, хитростью захвативший киевский престол. Стремительность князя и его связь с тёмными силами, отмеченная в «Слове…» («скакнул… лютым зверем в полночь… объятый синей мглой…», «в ночи волком рыскал…»), подчёркиваются и Буниным («глухие, воровские дороги», «тёмный» князь и морозный ночной Полоцк в противовес светлому Киеву), но приобретают несколько иной смысл. Звон полоцкой Софии, слышимый Всеславом в киевской темнице (по «Слову…»), превращается в звон киевского собора, слышимый в Полоцке и напоминающий князю его мимолётное счастье в сердце «матери русских городов». Промелькнувшая реальность становится призрачной мечтой-воспоминаньем, навсегда сохранённой в душе «ушедшего в ночь» князя. «Темнота» его нынешнего бытия усиливается мифической деталью – князь удалился от мира и принял схиму. Стихотворение Бунина написано в 1916 г. (Бунин И.А. Собр. соч. Т. 1. М., 1993. С. 306.)

Князь Всеслав в железы был закован,

В яму брошен братскою рукой:

Князю был жестокий уготован

Жребий, по жестокости людской.

Русь, его призвав к великой чести,

В Киев из темницы извела.

Да не в час он сел на княжьем месте:

Лишь копьём дотронулся Стола.

Что ж теперь, дорогами глухими,

Воровскими в Полоцк убежав,

Что теперь, вдали от мира, в схиме,

Вспоминает тёмный князь Всеслав?

Только звон твой утренний, София,

Только голос Киева! – Долга

Ночь зимою в Полоцке… Другие

Избы в нём, и церкви, и снега…

Далеко до света, – чуть сереют

Мёрзлые окошечки… Но вот

Слышит князь: опять зовут и млеют

Звоны как бы ангельских высот!

В Полоцке звонят, а он иное

Слышит в тонкой грёзе… Чтo года

Горестей, изгнанья! Неземное

Сердцем он запомнил навсегда.

5. Гр. А.К. Толстой. «Роман Галицкий»

Несколько исторических баллад принадлежит перу графа Алексея Константиновича Толстого. Он писал в духе народных сказаний, иногда имитируя песенный размер. Одна из таких баллад создана по мотивам «Вис радости» Харальда Сурового. Другая рассказывает о галицком и волынском князе Романе Мстиславиче. В основе сюжета – эпизод из «Истории…» Н.М. Карамзина, опиравшегося на, возможно, недостоверные сведения В.Н. Татищева о папском посольстве к князю; проскальзывают летописные речевые обороты (Роман «храбр аки тур и сердит аки рысь» – ср. Ипатьевскую летопись), но, конечно, главное – итог переговоров с папским послом: остроумный отказ князя принять корону ради верности своей Родине и православной вере. Стихотворение написано в 1870 г. (Толстой А.К. Стихотворения. Царь Фёдор Иоаннович. Л., 1952. С. 262–263.)

К Роману Мстиславичу в Галич послом

Прислал папа римский легата.

И вот над Днестром, среди светлых хором,

В венце из царьградского злата,

Князь слушает, сидя, посольскую речь,

Глаза опустив, опершися на меч.

И молвит легат: «Далеко ты,

О княже, прославлен за доблесть свою!

Ты в русском краю

Как солнце на всех изливаешь щедроты,

Врагам ты в бою

Являешься Божиим громом;

Могучей рукой ты Царьград поддержал,

В земле половецкой не раз испивал

От синего Дона шеломом;

Ты храбр аки тур и сердит аки рысь —

Но ждёт тебя бóльшая слава:

Лишь римскому папе душой покорись,

Святое признай его право!

Он может по воле решить и вязать[9],

На дом он на твой призовёт благодать.

На недругов Божье проклятье!

Прийми ж от него королевскую власть,

К стопам его пасть

Спеши –