class="v">Гласят: «Ты победил! восстань!» —

И князь, воздевши к небу длани:

«Велик нас ополчивший в брань!

Велик! – речет, – к нему молитвы!

Он Сергия услышал глас:

Ему вся слава грозной битвы;

Он, он один прославил нас!»

9. К.Д. Бальмонт. «Смерть Димитрия Красного. Предание»

В основе стихотворения Бальмонта, написанного в 1900 г., лежит реальный летописный рассказ о смерти галицкого князя Дмитрия Юрьевича Красного, младшего брата Василия Косого и Дмитрия Шемяки, умершего в сентябре 1440 г. Бальмонта интересуют прежде всего таинственные обстоятельства кончины князя, то «пограничное» состояние между жизнью и смертью, в котором возможно осуществление неких чудес, приоткрывающих великую тайну ухода человека и пугающих своей загадочностью. Удивление перерастает в ужас перед непостижимостью таинственного – князь обретает облик святого, что корреспондируется и с летописным повествованием: когда гроб с телом князя привезли в Москву, чтобы похоронить, то, открыв его, увидели нетленные останки – «лицо же его было, яко у спящего». (Бальмонт К.Д. Избранное. М., 1990. С. 34–35.)

Нет, на Руси бывали чудеса,

Не меньшие, чем в отдалённых странах.

К нам также благосклонны небеса,

Есть и для нас мерцания в туманах.

Я расскажу о чуде старых дней,

Когда, опустошая нивы, долы,

Врываясь в сёла шайками теней,

Терзали нас бесчинные моголы.

Жил в Галиче тогда несчастный князь,

За красоту был зван Димитрий Красный.

Незримая меж ним и небом связь

В кончине обозначилась ужасной.

Смерть странная была ему дана.

Он вдруг, без всякой видимой причины,

Лишился вкуса, отдыха и сна,

Но никому не сказывал кручины.

Кровь из носу без устали текла.

Быть приобщён хотел Святых он Таин,

Но страшная на нём печать была:

Вкруг рта – всё кровь, и он глядел – как Каин.

Толпилися бояре, позабыв

Себя, пред ликом горького злосчастья.

И вот ему, молитву сотворив,

Заткнули ноздри, чтобы дать причастье.

Димитрий успокоился, притих,

Вздохнув, заснул, и всем казался мёртвым.

И некий сон, но не из снов земных,

Витал над этим трупом распростёртым.

Оплакали бояре мертвеца,

И крепкого они испивши мёда,

На лавках спать легли. А у крыльца

Росла толпа безмолвного народа.

И вдруг один боярин увидал,

Как, шевельнув чуть зримо волосами,

Мертвец, покров содвинув, тихо встал

И начал петь с закрытыми глазами.

И в ужасе, среди полночной тьмы,

Бояре во дворец народ впустили.

А мёртвый, стоя, белый, пел псалмы

И толковал значенье русской были.

Он пел три дня, не открывая глаз,

И возвестил грядущую свободу,

И умер, как святой, в рассветный час,

Внушая ужас бледному народу.

10. В.Я. Брюсов. «О последнем рязанском князе Иване Ивановиче»

К 1899 г. относится стихотворение Валерия Брюсова, герой которого – последний великий рязанский князь Иван Иванович. Это стихотворение написано размером, имитирующим стиль народной песни, что должно было придавать ему некоторый фольклорно-исторический оттенок. Несмотря на «балалаечный» запев, оно проникнуто грустью о судьбе последнего независимого князя средневековой Руси, который мог бы быть первым среди русских князей, а теперь как последний вор сидит в темнице. В описании этой судьбы чувствуется некая ирония, данная как бы от лица москвичей (недаром проскальзывает московская лексика – «давеча»), хотя и не без сожаления об участи князя. Ситуацию усугубляет и верно представленная генеалогическая картина – Иван Иванович и действительно был по родовому старшинству выше Мономашичей, к которым принадлежали также и московские князья. Он верно характеризуется как «Святославич», т. е. потомок сына Ярослава Мудрого – Святослава, хотя далее Брюсов допускает ошибку, именуя князя «Ольговичем» (возможно, сознательно), хотя на самом деле Иван Иванович являлся потомком Ярослава – младшего брата Олега Святославича. Реальные события (плен рязанского князя) усилены некоторыми нереальными эпизодами (рязанского князя вряд ли вели по улицам Москвы на глазах у горожан, и уж, конечно, не могла состояться его казнь – московские князья своих родичей если и убивали, то делали это тихо, а Иван Иванович, как известно, вырвался из плена и потом бежал в Литву). (Брюсов В.Я. Стихотворения. Ростов н/Д., 1995. С. 83.)

Ой вы, струночки, – многозвончаты!

Балалаечка, – многознаечка!

Уж ты спой нам весело

Свою песенку,

Спой нам нонче ты, нонче ты, нонче ты…

Как рязанский князь под замком сидит,

Под замком сидит, на Москву глядит,

Думу думает, вспоминает он,

Как людьми московскими без вины полонён,

Как его по улицам вели давеча,

Природного князя, Святославича,

Как глядел на него московский народ,

Провожал, смеясь, до калужских ворот.

А ему, князю, подобает честь:

В старшинстве своём на злат-стол воссесть.

Вот в венце он горит, а кругом – лучи!

Поклоняются князья – Мономаховичи.

Но и тех любить всей душой он рад,

В племени Рюрика всем старший брат.

Вот он кликнет клич, кто горазд воевать!

На коне он сам поведёт свою рать

На Свею, на Литву, на поганый Крым…

(А не хоче кто, отъезжай к другим!)

Споют гусляры про славную брань

Потешат, прославят древнюю Рязань.

Но кругом темно – тишина, —

За решёткой в окно Москва видна,

Не услышит никто удалый клич.

За замком сидит последний Ольгович.

Поведут его, жди, среди воров

На злую казнь за кремлёвский ров.

Ой вы, струночки, – многозвончаты!

Ой, подруженька, – многознаечка!

Спой нам нонче ты, спой нам нонче ты,

Балалаечка!

11. К.Д. Бальмонт. «В глухие дни. Предание»

Тем же 1900 годом датируется и следующее стихотворение Бальмонта. Беды, ознаменовавшие царствование Бориса Годунова, поэтом сознательно утрируются, он не жалеет красок, чтобы живописать все ужасы того времени, – повествование разворачивается «по нарастающей», заканчиваясь закономерной точкой – началом новой эпохи – восстанием из мёртвых, как перед концом Света. Воскрешение мёртвого царевича, «переселившего» свой дух в Отрепьева, – итог всех народных страданий и