А Глеб прикурил сигарету и зло усмехнулся. Вот! Он совершил возмездие за свои страдания, за своё унижение, за свои искалеченные нервы, за то, что он три дня лежал на полу, задыхаясь от боли. Она всё получила сполна. Никто, никто не имеет право давать ему отставку и издеваться над ним. Пусть все вокруг хоть умрут от страданий, ему нет до этого дела. Он своё отстрадал, и больше ничто и никто не выбьет его из колеи.

Диана пришла в спальню и легла на кровать. То, что она сейчас услышала, было чудовищно. Конечно, она знала о том, что в характере Глеба присутствует жестокость, он не раз это демонстрировал. Но в этот раз Диане стало, действительно, страшно. Ведь он откровенно смеялся над чужим горем, и пусть Маргарита была её соперницей, но с людьми нельзя так обращаться. Ведь он ни словом не обмолвился, что женат, у него всё наладилось. Ведь скажи он это, мать Маргариты, сразу поняла бы бесполезность своей просьбы. Но он предпочёл смолчать об этом, позволить ей вывернуть свою душу наизнанку, унижаться перед ним, а затем нанёс удар так, чтобы было как можно больнее… мол, сами во всём виноваты, так что пеняйте на себя. Откуда в нём столько злобы? Всё пошло из детства? Наверное, под коркой залегли издевательства няньки, её побои, вот психика и нарушилась. Сможет ли он нормально жить, как всё это отразится в дальнейшем? И что ждёт её саму в будущем? Вскоре в спальню зашёл Глеб, и глаза его сверкали таким злым блеском, что Диана предпочла поскорее скрыться с его поля зрения. Впрочем, он скоро уехал на работу, и приехал совсем поздно.

– Ты идёшь спать? – спросила Дана.

– Я хочу немного выпить, – ответил он.

– Ты то бегаешь до изнеможения, то пьёшь.

– Мне у тебя надо спрашивать разрешение?

Диана предпочла молча уйти в спальню, Глеб такой злой сегодня, что лучше с ним не спорить. Пусть делает что хочет.

Глеб спустился в столовую и сел за барную стойку. Первый стакан виски он осушил залпом, затем налил себе ещё и прикурил сигарету. Значит, она мучается? Ну почему надо сначала наплевать в душу, а потом жалеть? Его обуяла злость, обида, как жестоко она кинула ему в лицо, что он – ничтожество. Ночью умирала в постели от наслаждения, шептала, что любит, плакала в машине, а потом, когда он надеялся на дальнейшие встречи, прихлопнула его, как комара, своими словами. А ведь он не на шутку влюбился в неё. Вихрем перед ним кружились воспоминания: летние ночи, страсть, романтика Италии, её смех, её стоны, её пылкая любовь, влажные глаза, густые непослушные локоны, губы, руки… О чёрт! Чёрт! Конечно, он ничего не забыл. Её невозможно забыть. И весь ил со дна взбаламученных вод всплыл на поверхность. Глеб обхватил голову руками и вспоминал. В первый раз после смерти Эллы кто-то смог в нём воспламенить чувства, он смог снова влюбиться, хотя думал, что уже не способен на это, и вот жизнь опять его круто обломала. Тогда вмешалась смерть, теперь амбиции. Зачем он опять думает о ней? Он ведь заглушил в себе всё это, переборол все чувства. У него есть Диана, и они решили всё начать сначала, и так хорошо всё шло.

Он и не заметил, что осушил половину бутылки и выкурил почти целую пачку сигарет. Надо что-то сделать. Глеб резко встал, отодвинул диван и достал листок с номером телефона. Развернув его, он снова сел за стойку. Всего несколько цифр… надо же, всего несколько обычных цифр могут всё изменить. Могут осчастливить одну девушку, принести несчастье другой, а его снова ввести в сомнения. Может просто позвонить, поговорить с ней? Ведь она страдает. Страдает… а могло всё сложиться по-другому, согласись она остаться, так что, кто виноват? Он был готов предложить ей и руку, и сердце, и жизнь, но она грубо отвергла его «ты не сопоставим с моими амбициями». Вот пусть и сидит теперь со своими амбициями, ищет себе лорда и фамилию с приставками. Как наяву, Глеб воссоздал её лицо, и увидел её плачущую, похудевшую. Что такое страдания он знает не понаслышке, и его главное несчастье было в том, что с потусторонним миром не свяжешься, как ни пытайся. А страдания Маргариты можно облегчить, он ведь жив. Глеб вспомнил период, когда умерла Элла. До мелочей припомнились чувства, которые он тогда испытал. Не дай бог никому. Чем он только не пытался заглушить боль… женщины, алкоголь, наркотики, самоубийства. А если вдруг Маргарита так же? Нет, нет, она такая прелестная, она должна, жить, учиться, и от смеха на её щеке должна появляться ямочка. Надо позвонить, поговорить с ней, успокоить. Глеб взял мобильный телефон, но набрав половину цифр, снова отбросил. Ни слёзы Маши, ни тем более Анны или какой-нибудь Оксаны не трогали его, влюбились, это их проблемы, он ничего не обещал. Маргарите тоже ничего не обещал, но почему тогда его давит груз ответственности за неё? Стоп, а Дана? Как быть с ней? Она была с ним в тяжелые минуты, она ждала, верила, любила. И сейчас пытается сделать всё, чтобы он был счастлив, терпит даже, когда он на ней срывается, как, например, сегодня. Она здесь, с ним, он женат на ней, и не имеет права снова сломать её и растоптать её чувства. Он обещал Диане, он всё для себя решил, и вот снова вынужден метаться. Глеб задал себе вопрос, если Маргарита сейчас попросит простить её, скажет, что приедет к нему, чтобы быть с ним, несмотря ни на что, как он поступит? Неужели бросит Диану и снова в омут головой? Глеб кинул взгляд в проём двери, нет, ни за что, он добился её, отбил у всех, а теперь жестоко бросит ради зеленоглазой вертушки? Нет, Глеб, хватит, всё, ты определился. А ей позвони, скажи, что не сердишься, успокой, и будет с неё. Глеб набрал номер.

– Алло, – услышал он.

Сердце дрогнуло, такой знакомый голос, ничуть не изменился.

– Алло, кто это? – прощебетала на французском языке Марго.

Он слишком долго молчит, надо что-то сказать.

– Привет, это я, – сказал Глеб по-французски.

– Кто я? – задрожал голос

– Ты меня не узнала? – всё также на французском языке спросил Глеб.

– Глеб? Глеб – это ты? – уже на русском языке спросила Маргарита и расплакалась.

– Ну не английский же лорд,