— Роззи? Лиззи? — Генрих, растерявшийся поначалу, теперь крепко обнимал своих сестёр и даже не знал, радоваться ли такой неожиданной встрече или тревожиться из-за неё. — Откуда вы тут?

— Мы шли в магазин господина Фербера за шитьём и оранжевыми нитками для вышивания, — сообщила ему младшая. — А маменька сегодня плакала, как получила вашу телеграмму.

— А я ей говорю: — подхватила старшая, — не плачьте, маменька, может быть, это какая-то ошибка! И так оно и оказалось!

— А папенька на вас невероятно зол! — трещала Лиззи. — Просто невероятно, он говорил, что мама вас плохо воспитала и теперь вы как нечестный человек скрываетесь после того, что совершили.

— А что я совершил? — Генрих хотел, выяснить что известно родственникам о его делах.

— Ну как же! — тараторила Роззи. — Вы же разбили машину одного из клиентов папеньки и сбежали.

«Кажется, ничего про ограбление ювелиров они не знают!», — с облегчением подумал Генрих.

— Да, папенька кричал, что нужно быть мужчиной и что нужно уметь отвечать за свои проступки.

Это было очень похоже на его отца, и Генрих только вздохнул. Он уже думал, как отправить сестёр по их делам, уж больно шумные это были девушки. Но ему так хотелось побыть с ними ещё хоть одну минутку, так хотелось, что он и не думал оглядываться по сторонам; а если бы огляделся и был внимателен, то непременно увидал бы странное общение между странными людьми, что происходило в тридцати шагах от него. А там неприятная старушка, обращаясь к низкорослому субъекту с кривыми ногами, глубоким, гортанным голосом произнесла:

— Беги к мистеру Дойлу, скажи, что тут тип, похожий по описанию на того, которого мы ищем.

— Не командуй тут! — резким, почти визгливым голосом ответил ей кривоногий тип. И после зачем-то оскалился, показав старухе отличные, крупные, жёлтые зубы. — Без тебя знаю!

И кинулся бежать в ту сторону, откуда пришёл. Причём побежал он размашистым, длинным шагом, побежал весьма быстро.

А Генрик Ройке тем временем, ещё раз крепко обняв сестёр, стал с ними прощаться.

— Всё, идите за своими нитками, а маме скажете, что со мной всё в порядке и я уже завтра буду летать на цеппелине. А пока я готовлюсь.

— Ну, Генрих, — захныкала младшая, — можно побыть с тобой ещё? — в её голосе отчётливо проступали слёзы. — Можно мы посидим тут с тобой, а ты расскажешь нам, как так всё случилось с папиным экипажем?

Этого нельзя было допустить. Молодой человек стал выталкивать их из своей коляски и строго, как это делала мама, говорить им:

— Девочки, будьте кроткими и послушными, и тогда, когда я поступлю в лётную школу во Франции, я приглашу вас туда к себе на несколько дней погостить.

— В Париж? — воскликнула старшая и захлопала в ладоши.

— В Париж, в Париж, — тут же поддержала её младшая. Она уже позабыла про слёзы.

— Может быть, и в Париж, — отвечал им Генрих, а сам невольно сравнивал своих милых и добрых сестёр и свою серьёзную и умную Гертруду. И Гертруда казалась ему намного взрослее их, хотя по возрасту была старше совсем ненамного. — Всё, идите за своими нитками и поцелуйте за меня маму.

Он сам поцеловал сестёр по два раза каждую, чуть не силой окончательно вытолкал их из электроколяски и потом слушал, как они, болтая о Париже, пошли по улице. А сам подумал о том, что Гертруда Шнитке, наверное, совсем не умеет вышивать.

«Зато она умеет грабить ювелиров и ещё многое такое, что моим сёстрам и не приснится даже».

⠀⠀ ⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀ ⠀⠀

Дойла ещё можно было понять, он едва не засыпал от усталости, но вот как её появление пропустил Тейлор, даже ему самому было непонятно. Леди де Флиан появилась возле их коляски, словно из-под земли. В мгновение… Только что никого не было на этом месте, и вдруг уже стоит, строгая, чопорная и бледная, и заглядывает в их коляску; взгляд трезвый, холодный, как всегда внимательный. И, моментально сделав правильный вывод, спрашивает:

— Отдыхаете? Я вам случайно не помешала?

Тут уже Джон всё-таки выронил сигару, а Тейлор заёрзал на диване, поправляя своё кепи.

— Нет, миледи, несём дежурство, — чуть хрипло отвечал он.

— И что можете сообщить? — всё так же строго спросила начальница.

Вот только ответить Эбердин не успел: возле их экипажа справа от леди Доротеи, появился бегун; он, тяжело дыша после бега, снял шляпу и замер, ожидая, когда на него обратят внимание. И на него внимание обратили.

— Что тебе? — спросила леди де Флиан, глядя на потную, поросшую клочковатой щетиной физиономию.

— Кажется, я нашёл его, миледи, — выпалил, повизгивая от волнения, бегун. Он явно рассчитывал на похвалу.

— Откуда ты знаешь, что это он? — вместо похвалы спросила у него начальница. — Его кто-то называл по имени?

— Нет, — бегун затряс своей кудлатой головой. — Но те две девки, за которыми мне было велено следить, сёстры этого Ройке, они, увидав этого мужика, стали обжиматься с ним прямо на улице. Он сидел в экипаже и ждал их. А они залезли к нему и стали с ним обжиматься и всякое такое…

— Ждал их? И они стали обжиматься? Это ровным счётом ничего не значит, — холодно заметила леди де Флиан. — Германские девки распущенны, они готовы к объятьям на улице с любым привлекательным мужчиной. Тем более, что это мог быть и простой любовник этих девиц.

Теперь бегун и не знал, что ей сказать; он просто стоял, мял свою дешёвую шляпу и переминался с ноги на ногу.

— Тем не менее, всё равно это нужно проверить, — леди Доротея выпрямилась. — Далеко это отсюда?

— Минут десять, если бежать быстро, — сообщил подчинённый.

— Минут десять, если бежать…, — повторила леди Доротея и повернулась к Дойлу и Тейлору. — Я заберу с собой двух стражей и четырёх бегунов… Поеду взгляну, кого там нашёл этот наш трудолюбивый сотрудник. Полагаю, что это не Ройке, а какой-нибудь знакомый его сестёр; может быть, он уже уехал; но нам нужно приучать себя к тому, чтобы отрабатывать любую, даже весьма призрачную версию.

Всё вышесказанное явно адресовалось не бегуну, а Тейлору и Дойлу, и поэтому Джон произнёс в ответ:

— Отработка всех возможных версий — главный постулат всей нашей работы.

Леди де Флиан, даже не соизволив кивнуть ему в ответ, исчезла из их поля видимости, и только после этого Дойл нагнулся и поднял с пола экипажа сигару. А Тейлор произнёс с жаром, который был следствием проглоченной им пилюли:

— Чёрт! Как она это делает?

— Что «это»? — Джон подул на свою сигару, сдувая