по-прежнему отсутствовали. По заключениям специалистов, маломощные передатчики просто не имели шансов пробиться через эфир на требуемое расстояние, и тогда прием радиограмм был поручен находившимся значительно ближе к Германии резидентурам в Стокгольме и Лондоне. Эта мера также не принесла успех, лондонская точка лишь однажды смогла принять очень слабый сигнал, а стокгольмский радист вообще напрасно нес вахту в эфире.

Руководство разведки пыталось исправить создавшееся положение с помощью отправки в рейх новых агентов-радистов с соответствующей аппаратурой. Наиболее безопасным путем для решения такой задачи был признан западный, поэтому в Лондон были направлены радисты “Вахе” и “Бригадир” для последующей заброски по линии резидентуры И. А. Чичаева. Их постигла неудача. Во время тренировочных прыжков “Вахе” получил серьезную травму, а поскольку “Бригадир” должен был работать в паре с ним, операцию отменили как не имевшую шансов на успех. После этого восстановление связи было поручено резиденту внешней разведки в Стокгольме “Кину” (Б. А. Рыбкин). Через некоторое время он сумел подготовить агента “Адама”, занимавшего должность директора фирмы и имевшего легальную возможность совершить деловую поездку на территорию Германии, однако весь цикл действий по организации его поездки занял полгода. Вначале дела фирмы не позволяли директору отлучиться, затем долго не оформлялась виза, и в результате шесть месяцев оказались потерянными зря. “Адам” должен был, не вступая в переговоры, встретиться с женой скульптора и антинациста Курта Шумахера Элизабет (“Ида”) и с радистом Шульце, передать им письма, а Шульце также и 500 марок, получить ответы, закопать в условном месте 1000 марок и подобрать место для тайника. В действительности все получилось совершенно иначе. На состоявшейся в июне 1942 года встрече Шульце стал обсуждать с “Адамом”, которого он, возможно, принял за полномочного посланца Центра, детали своей работы, а швед не дал ему денег и поместил их в тайник. Данные о встрече “Адама” с “Идой” отсутствуют.

Несмотря на лишь частичное выполнение задания, в Центре выяснили, что “Бергу” нужны анодные батареи и некоторые детали для рации, и что все попытки Коппи установить связь оказались безрезультатными. Это было неудивительно, поскольку молодой и неподготовленный человек совершенно запутался в жесткой схеме сложных инструкций, включавших чередование позывных, смену частот и времени передач. Если бы радист поддерживал двустороннюю связь с Центром, его ошибки были бы быстро исправлены, но из-за ее отсутствия передачи продолжали идти в эфир, не достигая адресата. При современных мощностях связи эту проблему можно было бы решить сплошным панорамным прослушиванием всех диапазонов, однако для радиоузлов 1942 года это было недоступной роскошью.

К этому времени опасность провала уже нависла над всеми берлинскими группами, хотя внешне ничто не предвещало угрозы. Сети и подпольные организации Сопротивления были активны как никогда ранее и собирали максимум возможной информации. Кроме уже упомянутой работы Шульце-Бойзена и Харнака, деятельное участие в работе групп принимали их жены Либертас и Милдред. В дальнейшем гестаповские следователи попытались вынести на суд как можно больше компрометирующего материала в отношении всех обвиняемых женщин, и одной из мер стало утверждение о царившей среди них крайней половой распущенности. Безусловно, далеко не по отношению ко всем это было одинаково справедливо, но в документах процесса имеется по крайней мере одно заслуживающее внимания свидетельство. Лейтенант Герберт Голльнов из центрального аппарата диверсионного отдела абвера пытался выделиться среди сослуживцев и ускорить свою карьеру, для чего избрал довольно верный путь изучения английского языка, но его подвел случайный выбор преподавателя, которым оказалась американская гражданка Милдред Харнак. Отношения неопытного молодого человека с элегантной и привлекательной женщиной, да еще и стоявшей намного выше него на социальной лестнице, вскоре вышли далеко за рамки уроков иностранного языка. Судя по всему, это делалось с ведома ее мужа, также познакомившегося с Голльновым. Лейтенант ни в коей мере не мог считаться сознательным участником разведывательной сети или подпольной организации, однако он явно нарушил свой служебный долг, выбалтывая детали доверенных ему диверсионных операций. В результате опрометчивой откровенности офицера, отвечавшего в абвере за заброску диверсионных групп воздушным путем в тыл советских войск, были провалены как минимум 12 операций Абт-П, а их участники в основном уничтожены прямо в районах высадки. Группа Харнака собирала в основном экономическую информацию, Либертас Шульце-Бойзен располагала определенными разведывательными возможностями в министерстве пропаганды, а члены кружка Харро Шульце-Бойзена, следуя импульсивному характеру его руководителя, также расклеивали листовки и осуществляли иные пропагандистские акции на ночных улицах германской столицы.

В это же время возглавляемая Ильзой Штебе нелегальная резидентура военной разведки занималась исключительно сбором информации, не отклоняясь на подпольную работу. Основными источниками “Альты”, помимо ее собственного доступа к информации, являлись дипломаты Рудольф фон Шелиа (“Ариец”) и несколько других, а также работавший в МИД до ноября 1944 года Герхард Кегель (“ХВС”, “Курт”).

Внешнее благополучие сетей советской разведки оказалось весьма эфемерным. Необъяснимое легкомыслие руководства РУ, направившего в Брюссель радиограмму с подлинными адресами берлинских источников, принесло неизбежные горькие плоды. 14 июля 1942 года криптоаналитики функабвера прочли это сообщение и передали его в контрразведку для дальнейших действий. Уже 16 июля следователи зондеркоманды “Красный оркестр” установили “Коро”, которого во всех службах безопасности рейха считали советским агентом, ближе остальных подобравшимся к наиболее охраняемым тайнам Германии. После этого “Вольфа” идентифицировали как Харнака, а “Бауэра” — как Кукхофа. Как и положено контрразведчику, криминальный советник Копков не торопился с арестом подозреваемых и планировал разрабатывать их методично и осторожно для выявления всех агентурных контактов. Однако субботним вечером 29 августа произошло событие, нарушившее все первоначальные планы “Красного оркестра” и с точки зрения теории вероятности практически невозможное. В 21.00 в одном из кабинетов нового помещения, куда только-только переехала криптоаналитическая группа функабвера, зазвонил телефон. Хозяина кабинета, молодого офицера по имени Хорст Хайльман на месте не оказалось, и трубку снял руководитель секции доктор Фаук. Собеседник на другом конце провода представился фамилией Шульце-Бойзен и заявил, что служанка доложила ему о необходимости позвонить по данному номеру. Следует отметить, что номер являлся абсолютно секретным, не значился ни в каких справочниках, и более того, был подключен буквально накануне и известен лишь нескольким людям. Фаук стал лихорадочно размышлять, что означает загадочный звонок от разрабатываемого объекта, а поскольку он не обладал мгновенной реакцией оперативного работника, то стал тянуть время, пытаясь выяснить подоплеку происходящего. Когда Шульце-Бойзен начал раздраженно выяснять, что все же от него хотели, криптоаналитик сумел лишь спросить, пишется ли его фамилия через “у” или через “i”. “Коро” ответил, что через “у”, и тогда Фаук сказал, что, очевидно, произошла ошибка в записи номера. Лейтенант согласился, и на этом