беседа закончилась. Полностью обескураженный криптоаналитик немедленно проинформировал гестапо о странном разговоре, после чего контрразведчики пришли к заключению, что объект, судя по всему, узнал о том, что находится в разработке и начал какую-то контригру. Было решено арестовать его немедленно. Однако впоследствии выяснилось, что загадочный звонок стал следствием обычной ошибки и непродуманных действий Хайльмана, оказавшегося антинацистом и другом “Коро”. В криптоаналитической группе его обязанности не были связаны с дешифровкой агентурных радиограмм советских агентов, зато его друг Альфред Траксль, завербованный на почве антинацистских убеждений, но не знакомый с другими членами берлинской сети, работал именно над 120 радиограммами брюссельской резидентуры. Он обратил внимание на роковую телеграмму с адресами и показал ее Хайль-ману, сразу понявшему, что гестапо идентифицировало “Коро”, и его необходимо срочно предупредить о нависшей опасности. Он разыскивал Шульце-Бойзена на службе и дома, однако застал лишь служанку и попросил ее передать хозяину просьбу срочно позвонить ему на службу по указанному телефонному номеру. Летом 1942 года берлинцы еще не страдали от массированных бомбардировок и могли позволить себе повеселиться в выходные дни. Харро и Либертас Шульце-Бойзен не были исключением и отправились кататься на яхте по озеру, вернувшись лишь под вечер. Именно тогда “Старшина” позвонил по незнакомому ему номеру и поговорил с допоздна засидевшемся на службе доктором Фауком.

Вильгельм Флике приводит следующие подсчеты: из 80-миллионого населения Германии в отделении функабвера работало 15 человек, и из этого числа двое оказались связанными с Шульце-Бойзеном! Столь ничтожная вероятность совпадения, казалось, абсолютно исключала его и, тем не менее, оно все же произошло. Однако бывший германский криптоаналитик ошибается в отношении применимости к данному случаю теории вероятности. Функабвер весьма интересовал советскую разведку, поэтому для приобретения источников в нем предпринимались специальные меры. Действительно случайным являлось нахождение на месте Фаука, который абсолютно не должен был находиться там в это время. Стечение обстоятельств усугубили непродуманные действия запаниковавшего Хайльмана, явно не подумавшего, что в столь критической ситуации ему следовало либо дождаться Шульце-Бойзена или его жену дома, либо не отходить от телефона. Его действия утром в воскресенье, 30 августа, также не отличались логикой. Безусловно, ему не было известно о разговоре Фаука с Шульце-Бойзеном, после которого гестапо установило его собственную связь с подозреваемым в шпионаже объектом, а также начало аресты всех известных контрразведке лиц. Зато о самом факте разработки “Коро” Хайльман знал прекрасно и, тем не менее, вторично поехал домой к Шульце-Бойзену лишь после обеда 30 августа и застал одну Либертас. Харро уехал на службу, а когда получившая тревожную информацию жена позвонила к нему в кабинет, он уже был арестован, в его кабинете находился гестаповец. Он сообщил, что ее мужа на некоторое время срочно отправили по служебной надобности за пределы столицы, однако тревожиться по поводу его отсутствовать не следует, все в порядке.

Ни Либертас, ни ее гость не питали иллюзий по поводу происходящего. Женщина срочно стала уничтожать все возможные улики противоправной деятельности мужа, а Хайльман немедленно отправился предупреждать об опасности всех известных ему участников организации. Тем временем зондеркоманда приступила к ликвидации сети. Аресты начались с Харро Шульце-Бойзена и Адама Кукхофа. В недолгий период наблюдения за “Коро” наружное наблюдение зафиксировало его контакт с Куртом Шумахером, в результате чего гестапо совершенно необоснованно посчитало его нелегальным резидентом. Кстати, до самого конца войны немцы ошибочно полагали, что большинство арестованных, проходивших по делу берлинского “Красного оркестра”, работали на военную, а не на внешнюю разведку. Впрочем, учитывая весьма слабое знакомство германских секретных служб со структурой советского разведывательного аппарата, это не удивительно. Дальнейшая разработка вывела гестапо на Хорста Хайльмана. В кратчайшее время были расшифрованы и арестованы находившиеся на отдыхе Арвид и Милдред Харнак, Курт и Элизабет Шумахер, Ганс и Хильда Коппи, Курт Шульце, Адам и Грета Кукхоф, Ида Шотмюллер, Эрика фон Брокдорф, Иоганнес Грауденц и другие активные участники как антинацистских организаций, так и разведывательных сетей. Только в Берлине к октябрю 1942 года зондеркоманда арестовала свыше 100 человек, в целом же по делу “Красного оркестра” перед судом предстали 129 человек, из которых 49 были казнены, 3 сами покончили с собой, а 77 получили различные сроки заключения. Берлинские нелегальные резидентуры НКВД/НКГБ и РУ оказались полностью разгромленными.

Дополнительным и параллельным успехом гестапо явилась успешная радиоигра с Москвой, проводившаяся в течение осени и части зимы 1942 года. Она началась с того, что не удовлетворенное результатами поездки неопытного агента стокгольмской резидентуры “Адама” руководство внешней разведки направило в Германию двух связников Альберта Хесслера (“Франц”) и Роберта Барта (“Бек”). Они были сброшены на парашютах 4 августа 1942 года и должны были выйти на явку с “Корсиканцем” и “Старшиной”, чтобы в конечном итоге вывести связь берлинских групп с Центром на должный уровень. Член коммунистической партии Германии Хесслер боролся с нацистами, был вынужден бежать из страны, воевал в Испании, откуда после ранения переехал в Париж для продолжения антинацистской деятельности. В 1939 году он уехал в СССР, работал на Челябинском тракторном заводе, в июне 1941 года был мобилизован для службы в войсках НКВД и затем направлен в разведывательную школу. Барт ранее также состоял в КПГ, однако был значительно менее активным ее членом, чем Хесслер. С 1939 года он служил в вермахте, весной 1942 года сдался в плен под Краматорском и после проверки по линии 1-го управления НКВД через германских эмигрантов-антинацистов был признан подходящей кандидатурой для прохождения специальной подготовки и дальнейшей заброски в тыл противника. Оба немца прошли полный курс обучения и подробный инструктаж, а также усвоили отступные легенды и сигнал опасности для использования в случае захвата контрразведкой противника. Сигналом являлось повторение нескольких групп текста, вызванное якобы сбоем из-за дрожания руки при передаче радиограммы. Это гарантировало абсолютную защиту от выявления специалистами гестапо по радиоиграм и в то же время наглядность для оператора принимающей станции Центра. Казалось, все было продумано достаточно тщательно, однако произошла самая тривиальная из ошибок, заключавшаяся в том, что из-за нестыковки указаний по радиоцентру и оперативному подразделению сигнал остался незамеченным, хотя сам агент был абсолютно уверен в том, что он успешно предупредил руководство о своем провале и работе на противника.

Хесслер пробрался в Берлин под видом рядового вермахта и по имевшемуся у него паролю установил связь с Элизабет Шумахер, а через нее — с Шульце-Бойзеном и некоторыми другими членами группы, в том числе радистом Гансом Коппи (“Кляйн”). “Франц” несколько раз пытался на его рации с использованием собственного шифра установить связь с Центром, но потерпел неудачу,