согласно которой Бережков допустил в своих воспоминаниях ошибку, и Коротков выезжал с ним и Хайнеманом лишь один раз, а именно 24 июня. Разведчик передал подпольщице Элизабет Шумахер 20 тысяч марок на оперативные расходы, чемодан с радиоаппаратурой и сообщил исходную комбинацию — 19405 для дальнейшей перешифровки на буквы. Грета Кукхоф же в своих воспоминаниях настаивает на том, что рацию от Короткова получила она, а Шумахер он лишь передал деньги и сообщил указанную комбинацию, отменявшую ранее действовавшую 38745 “Шраубе”. Имеется еще одна версия событий, позднее изложенная радистом Гансом Копии на допросах в гестапо. Он утверждает, что сам встречался с “Александром Эрдбергом” 22 и 24 июня и тогда же получил от него радиоаппаратуру, но, скорее всего, эти показания преследовали цель прикрыть Шумахер и принять вину на себя. Существует и пятая версия, гласящая, что Коппи получил аккумуляторную радиостанцию от Короткова, а сетевой передатчик от Шульце-Бойзена.

Проблема связи для берлинских групп отнюдь не могла считаться решенной. Прежде всего, они не имели расписания передач Центра, поэтому были лишены возможности принимать инструкции из Москвы. (Кстати, здесь и далее термин “Москва” следует воспринимать в значительной степени условно, поскольку основной радиоцентр советской разведки был эвакуирован в Куйбышев). Кроме того, радисты не знали, доходят ли до адресата переданные ими радиограммы, поскольку не получали “квитанций” об их приеме и вообще не располагали какими-либо способами подтверждения успешности своей работы. Собственно, подтверждений поступить и не могло, поскольку радиоузел в Бресте прекратил свое существование в первые же часы после начала боевых действий, а более отдаленные станции оставались недоступными для маломощных передатчиков.

Резидентура “Альты” пока связь с Центром не поддерживала, и Штебе даже не подозревала о существовании Шульце, давнего агента Разведупра и бывшего радиста, еще в годы Первой мировой войны служившего в этом качестве на флоте. Все сообщения “Альте” пришлось направлять по нелегальным разведывательным каналам, что не способствовало ни безопасности, ни, тем более, оперативности. На данном этапе обе сети агентов начали смыкаться, и произошло это следующим образом. Группа Шульце-Бойзена — Харнака начала искать пути восстановления радиосвязи и самостоятельно вышла на Шульце через его старого товарища по партии Вальтера Хауземана, недолгое время передававшего радиограммы согласно полученным от Шульце-Бойзена инструкциям. Шульце умел работать на ключе, но не смог управиться с агентурной рацией и очень быстро привел ее в негодность. К этому времени оба передатчика уже были выведены из строя, резидентура осталась без связи.

Зато советских агентов-радистов заметил функабвер. Первая передача из Берлина была зафиксирована в начале июля 1941 года, к октябрю радиоконтрразведка установила три возможные точки дислокации нелегальных станций, но дальнейшие попытки пеленгации не принесли успеха по причине полного прекращения сеансов связи. Опасность подстерегала берлинские группы с другой стороны. Как уже указывалось, в результате провала брюссельской нелегальной резидентуры РУ на улице Атребатов немцы к весне 1942 года получили доступ к отправленным в Москву радиограммам. В результате выявилась особая опасность для рейха источников, явно находившихся в непосредственной близости к его центрам военного и экономического управления. “Коро” предупреждал о переброске тяжелой артиллерии из Кенигсберга и Пиллау под Москву, оценивал потери германских танковых дивизий на Восточном фронте, со ссылкой на офицера ОКБ информировал о требовании Гитлера захватить Одессу к 15 сентября 1941 года, сообщал о мобилизационных возможностях рейха и многом другом. Информация от “Вольфа” и “Бауэра” также не вселяла оптимизм в отношении защищенности рейха от агентурного проникновения противника. В результате, как уже указывалось, в июле 1942 года состоялось совещание при рейхсфюрере СС Гиммлере с участием начальников разведывательных и контрразведывательных органов рейха и их структурных подразделений адмирала Канариса, группенфюрера СС Мюллера, генерал-майора Тиле, бри-гадефюрера Шелленберга и полковника Бентивеньи, на котором было принято решение о создании зондеркоманды, в дальнейшем получившей название “Красный оркестр”. Ее возглавил начальник группы IVA гестапо, занимавшейся противниками нацизма, обеспечением общей безопасности и борьбой с саботажем и диверсиями, старший правительственный советник Фридрих Панцингер. Участники совещания решили, что в пределах рейха борьба с иностранной агентурой должна оставаться прерогативой гестапо, а на оккупированных территориях и в нейтральных странах к ней подключались абвер и СД-аусланд. В связи с этим берлинское отделение зондеркоманды укомплектовывалось исключительно специалистами гестапо, а руководство ей возлагалось на начальника реферата по борьбе с саботажем (IVA2) криминального советника Хорста Копкова и его заместителя криминального комиссара Иоганна Штробинга. Функабвер обеспечивал перехваты и дешифровку сообщений.

Отправной точкой провала всех берлинских сетей стало печально известное указание Центра брюссельскому резиденту РУ “Кенту” (А. М. Гуревич) отправиться по трем адресам в столице рейха и восстановить связь с сетями внешней и военной разведки. Под прикрытием необходимости проведения деловых переговоров с 26 октября по 5 ноября 1941 года он находился в Берлине и прежде всего попытался встретиться с Ильзой Штебе. Однако в это время она находилась в Дрездене, и тогда Гуревич разыскал по запасному адресу Шульце, проинструктировал его о правилах ведения шифрованной переписки и присвоил ему псевдоним “Берг”. Таким образом “Альта” получила радиста, которому “Кент”, ввиду отсутствия специального шифра, дал свой. В дальнейшем это позволит функабверу читать радиограммы берлинской резидентуры военной разведки, основываясь на раскрытых шифрах брюссельской точки.

Следующая встреча резидента-курьера состоялась с женой Шульце-Бойзена Либертас, а на следующий день и с самим “Старшиной”, известным “Кенту” как “Коро”, с которым он провел целый вечер и записал множество важной информации. По возвращении резидента в Брюссель 21, 23, 25, 26, 27 и 28 ноября 1941 года в Центр ушел огромный массив данных. В Москве узнали о стратегических замыслах Гитлера в отношении Кавказа, о ситуации с топливными ресурсами рейха, о планах доукомплектования в Болгарии войск для ленинградского и московского направлений и предстоящей блокаде Ленинграда, о потерях люфтваффе и перспективах их восполнения, о намерениях применить боевые отравляющие вещества, о местонахождении ставки Гитлера, о захвате финнами в районе Петсамо советского дипломатического кода и о некоторых элементах агентурной обстановки на Балканах и во Франции. В 1942 году именно расшифрованные сообщения от “Коро” вызовут во всех контрразведывательных службах рейха состояние, близкое к панике. В сообщениях брюссельской точки Харнак именовался “Вольфом”, а Кукхоф — “Бауэром”.

“Кент” связался в Берлине и с Харнаком, известным ему как “Арвид”, от которого узнал, что в его группе все в порядке, если не считать проблем со связью. Но Шульце интенсивно обучал будущего радиста Ганса Копии, и это давало основания надеяться на решение проблемы в ближайшем будущем, после ремонта и восстановления аппаратуры. Центр ожидал поступления радиограмм непосредственно из Берлина, однако они