и осторожно сфотографировал ее смартфоном, потом отступил немного, чтобы прочесть.

Моя красавица Агата,

твоя кончина была самой ужасной из всех, и за это я приношу свои извинения. Цветок нежнейший, схваченный морозом ранним. Поскольку я человек Действия, а не слов, приношу тебе дар в качестве искупления.

С нежными пожеланиями,

мистер Брокенхартс.

— Брокенхартс воображает себя человеком с литературным талантом, — сказал Пендергаст, подойдя сзади.

— Вы про цитату из «Ромео и Джульетты»?[909]

К удовольствию Колдмуна, брови Пендергаста чуть приподнялись.

— Верно. Эти слова можно добавить к строке из Т. С. Элиота в предыдущей записке.

— «Давай пойдем с тобою вместе — я и ты, когда тоска вечерней немоты закроет небеса…»[910] — продекламировал Колдмун. — На первом курсе я слушал лекции по английской литературе, — объяснил он.

— Да-да. Хотя я не могу себе представить, какое отношение Альфред Пруфрок имеет к этому… — Пендергаст показал на огромную булавку с зеленой пластмассовой головкой в форме черепашки-ниндзя. — Разве что указывает на странное чувство юмора у нашего убийцы.

Пока Колдмун делал фотографии, Пендергаст снова опустился на колени и принялся разглядывать пол, подбирая своим пинцетом еще что-то невидимое. Он был погружен в свое занятие, когда до Колдмуна снаружи донесся возбужденный голос с густым флоридским акцентом наряду с более размеренными тонами лейтенанта Сандовала.

— А, человек, нашедший сердце, — заметил Пендергаст, поднявшись. — Поговорим с ним?

Человек пересказывал историю своей находки Сандовалу. Колдмун включил диктофон и сунул его в передний карман.

— Мой добрый друг, — сказал Пендергаст, — мы еще не слышали вашу историю. Позвольте поприсутствовать?

— Да ради бога. Я тут рассказывал полицейскому…

— Ваше имя? — вмешался Колдмун.

— Джо Марти. Я дневной сторож. Так вот, я, когда приступаю к работе, всегда делаю обход. А тут смотрю — медные двери раскрыты. Я про себя думаю: нет, вчера так не было. Нет, сэр. Я, джентльмены, внимательно приглядываю за этими надгробиями. Тут много лежит знаменитостей, и мы не хотим, чтобы кто-то их тревожил или разбирал на сувениры. И вот вижу я, двери открыты, и заглядываю внутрь. Ничего не вижу. Тогда я открываю дверь побольше, вхожу внутрь — тоже ничего.

Голос его становился все звонче, усиливался.

— Но тут чую какой-то запах странный. Необычный. Я поворачиваюсь, натыкаюсь головой на эту штуку, и она начинает раскачиваться туда-сюда, вы понимаете? И я себе говорю, что здесь ничего такого не должно висеть. Хватаю его рукой, а оно все мокрое и липкое, и к нему клочок бумаги приколот, и тогда я беру ноги в руки и бегу на свет, и вижу вроде как кровь на руках, и тут я начинаю кричать. Да, сэр, я орал так, что вы и не поверите. Потом я звоню управляющему, он звонит в полицию — и пожалуйста! Позвольте, я вам скажу…

Пендергаст ловко вставил вопрос в этот поток слов:

— В какое время вы пришли на работу?

— В семь. Я всегда в семь начинаю. Ничего такого ни разу еще тут не случалось…

— Когда вы прикоснулись к сердцу, вы почувствовали, что оно еще теплое?

— Черт возьми, я как-то об этом не подумал. Но когда вы спросили… да, оно еще тепленькое было. — Его пробрала дрожь.

— Не знаете, как убийца мог пройти на кладбище?

— Да тут ограда невысокая, никого не задержит. Сюда приходят дети, пиво пьют, писают — неуважительно.

— Часто?

— Чертовски часто.

— Спасибо. Агент Колдмун, у вас есть вопросы?

Колдмун увидел, как Марти обратил на него маленькие влажные глаза.

— Кто-нибудь приходит на эту могилу? Цветы положить?

— Нет, к этой, кажись, никто не приходит.

— А кто отвечает за уход?

— Мы убираем общую территорию. А участки принадлежат семьям, они и должны ухаживать за всем. Многие ничего не делают, и это стыд, черт его…

— Вы знаете семью Флейли?

— Ничего про них не знаю. Не такие знаменитые, как некоторые из здешних. Может, вымерли все. Или живут далеко. Так бывает. Я от вас не скрываю: я когда увидел, как сердце качается туда-сюда, у меня кровь в жилах застыла.

— Да и у кого бы не застыла, — поддержал его Колдмун. — Спасибо.

Джо Марти пошел прочь, вертя головой в поисках еще кого-нибудь, кому бы рассказать историю. Колдмун видел, что у входа на кладбище начала собираться пресса, но репортеров сдерживала полиция.

К ним подошел детектив криминальной полиции в костюме из легкой ткани в клетку. Он помахал двумя листочками и протянул их Сандовалу, который быстро просмотрел один и передал Пендергасту:

— Это предварительные сведения об Агате Флейли. Еще одно самоубийство. Ее тело нашли повешенным на мосту в Итаке, штат Нью-Йорк.

— Спасибо.

Когда Пендергаст взял лист, Колдмун краем глаза заметил быстрое движение: к ним резво приближался долговязый худой мужчина в гавайской рубашке и джинсах в обтяжку, с хипстерской широкополой шляпой на голове. Увидев, что они смотрят в его сторону, он крикнул:

— Джентльмены, можно пару слов?..

Репортер. Лицо Сандовала покраснело от раздражения.

— Глядите-ка, кто сюда пожаловал. Вы что, не знаете, что кладбище закрыто?

Долговязый помахал какой-то карточкой:

— Да бросьте, лейтенант, вспомните, сколько я услуг вам оказал! Пожалуйста, один-два вопроса, и больше ничего.

— Выйдите за ограждение.

— Послушайте, всего… — Репортер вдруг замер, уставившись на Пендергаста. — Вы!

Колдмун посмотрел на напарника. На лице агента, обычно непроницаемом, появилось редкое для него удивление.

— Что вы здесь делаете? — спросил репортер.

Сандовал раздраженно вздохнул:

— Смитбек, выйдите за периметр, или я прикажу моим людям вывести вас. Вы же знаете, это сейчас закрытая зона.

— Секундочку. — Репортер шагнул к Пендергасту и протянул руку. — Агент Пендергаст. Как поживаете?

Пендергаст на мгновение замер.

— Отлично. Спасибо. — Он неохотно протянул руку, и Смитбек энергично ее пожал.

— Вы его знаете? — спросил Сандовал у Пендергаста.

Но Смитбек повернулся и сам ответил на вопрос:

— Конечно он меня знает.

— Ну хорошо, вы поздоровались. А теперь — за периметр. — Сандовал жестом подозвал полицейских в форме. — Сержант Моррел! — крикнул он. — Возьми Гомеса, и проводите этого человека отсюда.

— Пендергаст, пожалуйста!

Пендергаст, похоже, пришел в себя:

— Мистер Смитбек, я удивлен, что