Донна Анна набросила на голову капюшон и заправила кудри внутрь. На глазах у нее стояли слезы, ветер холодил влажные глаза, одна слеза задрожала и скатилась по щеке. Донна сняла с руки перчатку и вытерла мокрую щеку. Ей было грустно, она корила судьбу за несправедливость.

Он должен был ехать здесь, возле нее, должен был улыбаться своей Франции, этим красным, солнечным соснам, зеленым лугам и легким облачкам, которые уже несли с материка запах лесов. Быть может, она не любила его, как избранника сердца, но ведь любовь так многолика. Не любить его… разве могла она не прикипеть к нему так прочно, что разрыв с ним оставил в душе такую глубокую кровоточащую рану? Анна подняла глаза к небесам и увидела парящих птиц. Быть может, одна из них – это его душа, и он все же вернулся во Францию и не остался лежать там, брошенный на берегу Нила, далеко за морем, где только скромный крест напоминает о том, что в этой земле скрыто тело трубадура? Едва он проник к ней в душу своими песнями, добротой и музыкой, как она потеряла его так внезапно и жестоко, что горечь этого расставания навсегда останется в сердце, и ничто, никакое счастье не сможет сгладить боль этой потери. Теперь она не понимала, куда едет и зачем, что будет с нею дальше, как она проживет эту жизнь в одиночестве. Имело ли смысл существовать? быть, не испытывая щемящей сердце радости от жизни?

Переправившись через Рону, мы вступили в пределы Франции. Первым с королем попрощался Жуанвилль, он отправлялся к своей племяннице навещать родственников, чтобы снова встретиться с королем в Суассоне. Король продолжал свой путь по Лангедоку, Оверни и Бурбоннэ, и повсюду нас принимали с радостью и почестями.

Рядом с Оверни мы расстались с королем, чтобы поехать в свои новые владения, доставшиеся донне в наследство от герцога. Де ла Марш и чета де Бомон с нами не поехали, они проследовали вместе с королем дальше.

Было очень страшно ехать неизвестно куда, неизвестно к кому, да еще мы не знали, как нас примут слуги и друзья герцога. Я просила графа де ла Марша поехать с нами, но он отказался, потому что не мог оставить свою службу у короля. Людовик повысил ему плату и наградил новыми званиями, и граф не мог себе позволить уклониться от службы в столь ответственный момент.

Погода соответствовала настроению: небо темнело и мрачнело, вдали слышались раскаты грома. Стало понятно, что грозы и ливня не миновать. Решили двигаться быстрее, потому что от дождя дороги могло размыть, и тогда колеса повозок увязнут в грязи. Но было такое ощущение, что мы лишь приближаемся к грозе, а не убегаем от нее. Начали падать первые крупные капли дождя.

Дождь зачастил, мы мчались так, словно за нами гнались все разбойники, пираты и сарацины вместе взятые, вступили в лес, здесь дорога показалась посуше, возницы погнали еще быстрее. Я уверенно держалась в седле, успевая присматривать за Пакито, но, когда вдруг на скорости седло подо мной поехало в сторону, не удержалась на лошади и свалилась наземь, успев только откатиться в сторону, чтобы не попасть под копыта коней.

Как Вадик не убил конюха, я не понимаю до сих пор, но помню, что он так бил кнутом беднягу, что мы с Катей сильно испугались – впервые в жизни мы видели своего друга в такой ярости. Тот сам не понимал, как такое могло случиться. При осмотре оказалось, что один из ремней подпруги был аккуратно и ровно разрезан почти до конца и лишь на самом краю кожа была порвана неровно. Я встретилась взглядом с друзьями, и мы молча отвели глаза в сторону. Неужели это еще одно покушение на донну Анну? Мне стало не по себе.

У меня все болело от удара о землю, но ни переломов, ни растяжений не было, лишь на руке была глубокая царапина. Катя наскоро перевязала ее платком. Пока они меня осматривали и отряхивали, начался не ливень, а настоящий тропический дождь, такой, что мы в одну минуту промокли до нитки, а дорога превратилась в жижу, в которую тут же благополучно погрузились колеса повозок.

Все полезли в повозки, чтобы укрыться от воды, кое-как удалось запихнуть в них Катю, Николетту, детей. Винченцо и возницы укрылись под деревьями, а мы с Вадиком решили ехать вперед до имения герцога, благо, по уверениям кучера, оставалось совсем немного, мы могли бы прислать дополнительные повозки и лошадей, чтобы спасти застрявших в лесу. Надев на себя все плащи, закутавшись, мы взяли двух самых сильных лошадей и поехали вперед. Мы не разговаривали во время езды по лесу и полям, пока вокруг нас небо разрезали молнии, и от грома душа уходила в пятки. Мы мчались, почти не различая дороги, ведущей к имению, пару раз нам казалось, что мы заблудились окончательно, но потом в темноте снова сверкала молния, становилась видна полоса дороги, разрезающая поле, и мы гнали лошадей дальше.

На горизонте появились очертания замка, показавшегося нам зловещим и громоздким в грозовой тьме нависших над ним облаков. Несколько окон его было освещено, возле замка можно было различить домики горожан, и в предвкушении сухой одежды и теплого камина мы пришпорили коней.

Плащи не спасли нас от ливня, мы промокли насквозь, одежды отяжелели и липли к телу. Замерзшие, уставшие, грязные и злые, мы с Вадиком постучались в ворота замка. Открыли нам сразу, даже не спрашивая, кто мы. В такую непогоду приют давали любому страннику. Страж помог мне слезть с лошади, и, оказавшись под сводом ворот, я отерла лицо, но струйки дождя текали с волос мне в глаза снова и снова.

Когда стражник узнал, кто стоит перед ним, он низко мне поклонился и поспешил открыть двери во двор, где на нас опять обрушилась стихия. Мы перебежали вымощенную площадь и поднялись на крыльцо. Двери распахнулись, и нас окружили слуги, которые помогали мне снять плащи, пока я с ними знакомилась. Они с любопытством разглядывали меня, некоторые здоровались так, будто уже меня знали, и я поняла, что они служили у герцога еще когда он был дружен с семьей Обера д'Эсте, и Анна приезжала к нему в имение.

Одна из пожилых женщин, дававшая распоряжения направо и налево, ласково обняла меня, вытирая передником слезы. Жанна управляла замком по указанию герцога и была доверенным лицом во всех его делах. Помимо нее, в замке был и управляющий, но Жанна руководила и им тоже, потому что реальная власть оставалась в ее руках. Смерть любимого хозяина сильно ее подкосила, но, узнав, что у замка появилась хозяйка, Жанна ничуть не расстроилась, ведь иначе имение герцога за отсутствием наследников было бы либо захвачено соседями, либо подарено кому-нибудь королем.

– А вас, мадам, мы знаем, чуть ли не с пеленок, да и герцог вас всегда любил. А уж дядя ваш, когда сюда приехал, нам очень помог, потому что после смерти господина герцога соседи стали даже в наших лесах охотиться.

– Дядя мой?! – спросила донна Анна, на ходу хватая Жанну за рукав и разворачивая к себе. Жанна увидела блуждающий взгляд донны и перепугалась.

– Дядя ваш… – повторила она, немея, – герцог д'Эсте… здесь…

Анна отстранила ее в сторону, пробежала по коридору и с силой распахнула деревянные двери, ведущие в каминную залу. Возле огромного камина, в котором горел огонь, с жадностью пожиравший огромные бревна, стоял, опираясь на каменный выступ, человек в черном. В руках он держал трость с жемчугами и лунным камнем, поблескивающую в полыхающем свете огня. Услыхав стук открываемых дверей, он обернулся, и донна Анна узнала голубые глаза и лукавую улыбку герцога д'Эсте.