и не ограничивало время ораторов, поэтому съезд ждал от Зиновьева новых практических предложений, отличавшихся от предложений в политотчете ЦК. Однако в глазах большинства содоклад оказался разочарованием. Констатируя, что в коренных вопросах оппозиция не сговорилась даже между собой, сторонники Сталина и Бухарина цитировали филиппики оппозиционеров:

Тов. Крупская объявила НЭП капитализмом, который держит на цепи пролетарское государство.

Тов. Сокольников пошел дальше: объявил госкапитализмом и госбанк, и внешнюю торговлю, и железные дороги и т. д. Тов. Зиновьев и тов. Каменев сами не погладили бы по головке т. Сокольникова за такое заявление.

Тов. Зиновьев указывал, что в партии есть товарищи, которые НЭП считают социализмом. Но в подтверждение своего обвинения ни одного факта.

Тов. Сокольников заявил, что тов. Зиновьева и Каменева оттирают от Политбюро, но так ничем не мог подтвердить своего заявления.

Такая политика не годится [комментировало большинство ЦК]. Вся оппозиция сошлась только в одном вопросе – организационном. Здесь тов. Каменев явно выявил стремление оппозиции, заявив отвод тов. Сталину как генеральному секретарю. Тов. Сокольников также определенно высказал требование «полновластного Политбюро». Политбюро никто не ограничивал. Тов. Каменев является председателем Политбюро. Съезд понял намерение оппозиции. Требование полновластного Политбюро сводилось к тому, чтобы руководство было в руках тов. Зиновьева и Каменева. Много говорят сейчас в Ленинграде о коллективном руководстве, но тут вполне приложима готтенская мораль. Если большинство у Зиновьева и Каменева, то есть (коллективное) руководство, а если же они в меньшинстве, то, по их мнению, нет коллективного руководства. Таковы взгляды оппозиции. По таким вопросам шла борьба на съезде. Ленинградская делегация противопоставила себя подавляющему большинству съезда, не дав никаких практических предложений… [только] пускается в отвлеченные рассуждения.

Отрицание принципиальности за оппозицией – тактика для избегания разногласия 1925 года. Получается, это не совсем оппозиция, раз она не могла предложить партии ничего нового; Зиновьев и Каменев, намекал Зорин, просто хотят управлять партией сами.

Комвузовцам нужно было серьезно продумать этот пространный доклад – сторонники Москвы напоминали о важности партдемократии. «Нам не надо формального подчинения, – подчеркнул присутствовавший на собрании представитель Московского института красной профессуры Я. Э. Стэн. – Нам нужно, чтобы каждый член партии понял сам и разъяснил другим правильность решения съезда». Делегаты Москвы призывали идти с агитацией за позицию большинства ЦК на производства.

Тринадцать человек хотели выступить, «но в виду того, что никто не хотел выступать в защиту оппозиции, прения были прекращены».

Зорину были вручены записки с вопросами. Сами вопросы не сохранились, но его ответы дают понять, чем интересовались студенты.

Требование содоклада было подписано только членами ленинградской делегации.

Содоклад тов. Каменева был снят потому, что тов. Каменев не выражал мнения большинства ЦК партии.

Временно мы в Ленинграде находимся в меньшинстве.

Со стороны руководящей верхушки применяется запугивание… это имело место и на нашем собрании в форме демонстративного ухода с собрания тов. Минина и других.

Зорин закончил призывом «не пугаться», а пойти по фабрикам и заводам с целью «разоблачения» односторонней информации о ходе XIV съезда и поведении ленинградской организации[1235].

Принятая ячейкой комвуза резолюция гласила: «…Поведение ленинградской делегации на съезде фактически направлено против всей ленинской партии. <…> Мы считаем, что заявление ленинградской организации о подчинении постановлениям съезда совершенно недостаточно для того, чтобы обеспечить полностью ленинское единство нашей партии, [которое] предполагает не формальное подчинение, а открытое признание ошибок. Оппозиция этого не делает, она встала на путь дискредитирования решений съезда, пытаясь при этом сохранить себя как группу внутри партии, прикрываясь лозунгом партийной демократии и свободного обмена мнений. <…> Мы присоединяемся безоговорочно к… письму группы [комвузовцев], опубликованному в номере 362 от 31 декабря сего года. Общее собрание приветствует решение съезда о замене редактора „Ленинградской Правды“, направленное к установлению подлинного единства, в частности путем разъяснения на страницах „Ленинградской Правды“ ошибок оппозиции широким партийным массам».

Президиум подвел итог: «Из 315 зарегистрировавшихся товарищей 278 проголосовали за резолюцию. Никто не голосовал против. Так как 39 товарищей покинули собрание в начале… резолюция считается принятой единогласно». Голос каждого имел значение для партии, и предложение провести поименное голосование было одобрено[1236].

Для приветствия слово было предоставлено Корнилову из Свердловского университета. На приветствие ответил Анфалов. С пением «Интернационала» студенты разошлись[1237].

С последней недели 1925 года ленинградская парторганизация была полем боя. «При отчетной кампании о работах партсъезда опять двоецентрие», – заметил президиум ленинградской контрольной комиссии 2 января[1238]. Уже 20 декабря собрание партактива Военно-политической академии имени Толмачева осудило поведение оппозиционеров на съезде. Выборгский и Петроградский райкомы РКП(б) присоединились к резолюции XIV съезда. В других же районах города собрания партийных активов выразили свою солидарность с ленинградской делегацией и голосовали против «неуравновешенного» политического доклада Сталина на съезде. Интересующий нас Центральный район остался верен Зиновьеву.

О настроениях в районе говорит любопытный документ, «снятый во время дискуссии на б<ывшем> Литейном проспекте». Приведенное в нем стихотворение «Волшебный автомобиль» – пародия на стихотворение Лермонтова «Воздушный корабль» (1840) о фантасмагорическом возвращении мертвого Наполеона на родину – выражало ностальгию ленинградских партийных низов по ленинскому руководству.

Лишь в полночь на башне московской

Двенадцать ударов пробьет,

В свою годовщину из гроба

Вдруг вождь пролетарский встает.

К могиле бесшумно подходит

Машина. И к ней он идет.

Неслышно вовнутрь ее входит

И мчится на север вперед.

Он мчится туда, где в народе

Он знамя восстанья поднял,

Где к равенству, братству, свободе

Он массы людей призывал.

Мелькнув меж огней ленинградских,

В Кшесинский дворец на балкон,

На улице Зорь Пролетарских

Сойдя, поднимается он.

Зовет он сподвижников близких

Своих коммунальных идей

Быть чуждыми помыслов низких

И всех буржуазных страстей.

Но те его зова не слышат:

В Москве съезд партийный идет,

Их речи там спорами дышат:

К коммуне ли строй их идет?

И снова с поднятой рукою

Рабочих, крестьян он зовет

Всех к равенству, братству, свободе

Идти неуклонно вперед.

Крестьянства нет, есть крестьяне,

С нуждою рабочий народ,

А сытый класс – те же дворяне:

Им льготы, оклады, курорт.

Чтоб лучше звучало по-русски

Неравное право на хлеб,

Зовут сверхурочной нагрузкой,

Словцом вновь придуманным – «нэп».