Работница с кучей детей,

И в двадцать раз больше на службе

В конторе с женою еврей.

Им летом доступны курорты,

В «Баре» им стол в Новый год,

Прислуга, театры, концерты,

Им все позволяет доход.

И братства нет. Вновь появились

Растраты, растленье, разбой.

Одни сверхурочным прикрылись,

Другие кончают с собой.

Как прежде, голодные дети

У булочных жадно стоят

И смотрят, как нэпманы эти

Роскошно и вкусно едят.

Детей этих много бездомных.

На севере, юге, везде,

Оборванных, грязных, голодных,

С укором советской звезде.

Свободы нет полной. Лишь можно

Все новое громко хвалить.

И трудно, почти невозможно

Засилья вопрос осветить.

И ждет вождь на это ответа,

Склонившись главою на грудь,

Но грустный, прождав до рассвета,

В обратный пускается путь [1239].

В стихотворении, подписанном «А. не-Лермонтов» и охарактеризованном как «миф», просматривалось недовольство ленинградцев потерей первенства в партии. Предполагалось, что, если бы власть осталась на Неве, революция не пошла бы вспять. Длительные и подробные обличения социальных несправедливостей периода НЭПа приписываются самому Ленину. Восставший из мертвых вождь возвращается в Ленинград незаметно для делегатов съезда, начинает говорить с массой напрямик. Звучит еврейская тема. Информационные сводки ОГПУ за 1926 год указывали на множество подобных выражений антисемитизма в городе. Кандидат в члены ВКП(б) рабочий закройного отделения фабрики «Скороход» жаловался: «Везде и всюду жиды, жиды занимают все высокие места, куда нашему брату не попасть, среди жидов нет ни одного порядочного человека». Коммунисту слесарю Травкину слесарь Яник из Волховстроя заявил: «Евреи – паразиты, а власть вся еврейская ничего не стоящая. В скором времени евреи добьются того, что рабочие устроят им погром». Травкин согласился: «Когда будет погром, все рабочие ленинградских фабрик и заводов с удовольствием их поколотят. Давно чешутся руки на это ненавистное племя». Как мы видим из вышеприведенного стихотворения, антисемитские настроения низов только подпитывали оппозиционные настроения в местной партийной организации[1240]. Ленинградскую оппозицию не идентифицировали с евреями. Каменев и Зиновьев жили в Москве, а во главе губкома стояли преимущественно лица русского происхождения. Выходцы из рабочих слоев Евдокимов, Куклин, да и сын священника Минин гордились тем, что совсем недавно изгнали из города «жида» Троцкого и его «синагогу».

Судя по донесениям партийных осведомителей, партийные студенты Центрального района поддерживали если не «новую оппозицию» как таковую, то те или иные посылы, выраженные в вышеприведенном стихотворении. Некоторые реплики касались политики и вождей:

– За то, что мы сумели указать на ряд ошибок, нас обвиняют в оппозиции. В течение работы съезда наша делегация более убедилась в правоте.

– Здесь товарищи говорили, что Зиновьев и Троцкий и им подобные – аферисты и жулики, я с этим не согласен – бывшие вожди.

– Нельзя шаблонно и односторонне разбирать, нельзя исключать Зиновьева и Троцкого, надо хоть одного оппозиционера заслушать.

– У нас трагическое хозяйственное положение. У нас зажим и репрессии против меньшинства, не надо их клеймить, надо заслушать.

– Оппозиционеры – такие же социалисты, как и все партийцы, и так же стоят на стороне интересов революции.

– Троцкий прав о демократии. Зачем бояться послушать Зиновьева перед XIV съездом?

– Москвичи подготовили разногласие. Делегация имела право голосовать, ибо в резолюции XIV съезда был ряд пунктов о кулаке, о приеме в партию, с которыми делегация не была согласна.

– Зиновьев не меньшевик, это говорят голословно.

– С момента XIV съезда ведется однобокая дискуссия и поскольку так, то каждый член партии может голосовать, как хочет.

– Отношение к нашей делегации на съезде было я знаю какое, ей даже не аплодировали[1241].

Несколько особенно подробных замечаний вводили происходящее в контекст истории партии и ее устава:

Наша делегация на съезде, потребовав содоклада, не нарушила партустава, и за это ее нельзя крыть. Т. Зиновьев и на 22 партгубконференции говорил, что мы разногласия не хотим и будем идти рука об руку со всей партией и ЦК. Но если нас припрут к стенке, мы выступим на съезде и будем защищать свои взгляды до конца[1242].

Говорят, что не нужно было содоклада, мы договаривались с ЦК, но как он отнесся? <…> ЦК стоит на точке зрения Московской организации, которая объявила нас пораженцами. У нас были поправки на каждом съезде. Для [формулировки поправок] приглашали 2–3 человека из каждой делегации, ленинградскую делегацию не пригласили, поэтому мы воздержались от голосования. Здесь совершенно правильно отметили, что воздержание равносильно голосованию против[1243].

Нетактично выступать за спиною губкома и райкома; может получиться то же, что в 1921 году в Кронштадте (отсылка к обвинениям в адрес троцкиста Федора Раскольникова. – И. Х.). Вообще… это переливание с пустого в порожнее – простая демагогия, над этим вопросом надо задуматься серьезно. Вопрос этот [обращение съезда к ленинградской парторганизации] выдвинут сейчас здесь на обсуждение по инициативе некоторых прохвостов[1244].

Звучали и критические замечания насчет политики в деревне, тоже собранные райкомом:

Ленинградская делегация была права. <…> В деревне кулак подымает голову, и замазывать его роль нельзя.

Бедняка не поддерживают в деревне, а кулака поддерживают. Не всегда кооперация вырывает бедняка из рук кулака[1245].

Государство способствует росту кулака, давая ему разные льготы на племенной скот, мелиоративные работы, кулак растет за счет бедняка, местные власти поощряют кулака[1246].

На расширенном заседании бюро Центрального района 2 января 1926 года сторонник Зиновьева Сешкин заметил: «Такое положение, когда хозяйственники руководят коллективами… крайне не нормально. В отдельных коллективах организуются инициативные группы. Поскольку имеется районный комитет, который еще никто не распускал, недопустимо такое положение в дальнейшем». Голованов предупреждал, что губком теряет контроль над ситуацией: «Мы упускаем то, что эта дискуссия идет по коллективам на соревнование. В коллективах находятся инициаторы. У оторгов коллективов почва из-под ног выбивается. Где он слаб, там руководство переходит к хозяйственникам. Наказывать за эту дискуссию мы никого не можем, вся зараза идет из района в район, и в коллективах тоже есть зараза, поэтому дискуссию правильно следует прекратить, но и надо просить губком, чтобы он наше постановление распространил по другим районам. <…> Репрессии применять нельзя, очевидно, тов. Орджоникидзе был уполномочен съездом собирать собрания»[1247].

Член райкома Рыбин привел в качестве примера свой комвуз: «Мы написали протест