Николай опять сел за порог и заправил салфетку за галстук.

– Вот это здорово!.. Это я понимаю! Так их и надо, прохвостов!.. Я бы их в порошок стер, подлецов!..

– Ступай-ка! Запри ворота! – сказал Капитон Ермолаю. – Да накажи Архипу, чтоб никого не пускать!

После обеда он сказал жене: "Проеду-ка я к сестрице! Сердце что-то у меня не на месте…"

– Гос-споди! В такие дни и то без "сестрицы" не обойдется!.. Под пули угодить хочешь?

– Ты-то сама не угоди! Бегаешь по городу, как кошка шалая, задеря хвост… Дома сиди! Слышишь? – И он свирепо округлил глаза. Фимочка расхохоталась.

Выстрелы гремели все чаще. Капитон уехал, а через полчаса позвонил Тобольцев. Мать кинулась к нему на шею. Она так редко видела его теперь!.. Дни ее были полны тревогой, ночи – кошмарами. С грустью глядел на нее Тобольцев… Его сердце падало, когда он подходил к дому… Надо было перейти последнюю грань… порвать последние узы… Она задрожала опять, разглядев его лицо: "Ты болен, что ли?.."

Когда же он сказал ей, что порвал с женою и ушел… "Куда?" – крикнула она. И ужас расширил ее глаза.

– Маменька, не все ли равно? Важно то, что я не мог остаться. Мы так бесконечно далеки друг от друга!..

– Вы поссорились?

– Нет… Но вот уже три дня, как я умер для нее. Разрыв был только вопросом времени…

– Андрюша… Постой!.. Ничего не понимаю… За что ж это ты… так ее обидел?

– Ах!.. Не расспрашивайте меня ни о чем! И не осуждайте!.. Это – выше меня… Маменька! (Он сел подле и взял ее холодные руки.) Я шел к вам, как к лучшему другу своему… как к смелому и чуткому товарищу… Помогите мне! Мне будет легче жить с сознанием, что Катя не одна в эту ужасную минуту!.. Поезжайте к ней сейчас!.. Перевезите ее сюда!.. Не оставляйте ее одну – молю вас!.. Скажите ей, что я ни секунды не переставал ее любить! Ни секунды!.. Что я в мыслях даже не могу поставить рядом с ней ни одну женщину. Но… это выше меня!.. Маменька! Вы – сильная, гордая… Возьмите себя в руки!.. Не глядите на меня с таким ужасом!.. Я не преступник! То, что я делаю, не низость, не подлость. Поймите, бывают минуты в нашей жизни, когда жертвуют всем без колебанья… Для меня эта минута настала теперь…

Он поцеловал ее руки и хотел встать. Она уцепилась за него…

– Не уходи!.. Не уходи… Поняла, куда идешь… Не пущу тебя… Не пущу!

Боль исказила его черты.

– Андрюша!.. Дай мне умереть спокойно!.. Мне уже недолго жить! – Силы вдруг покинули ее. Закрыв лицо, она села в кресло. Он упал перед ней на колени.

– Маменька! Неужели вы думаете, что жизнь повторяется!? Вот эта минута… Она уйдет ведь… Она канет… А я ее ждал все годы, ждал подростком еще… мечтал о ней, как о несбыточной красоте, как о звезде далекой… Но если я пропущу этот миг, что в дальнейшей жизни вознаградит меня?.. Не держите меня, маменька! Постарайтесь понять меня… И простите мне ваши страдания!

– Ты не вернешься, Андрюша, тебя убьют!..

– Не знаю! Не знаю! – с страстной силой сорвалось у него. – Я не вижу завтра, маменька… Меня точно солнце ослепило… Нет этого завтра… Есть только сейчас!.. И в моей жизни это самая яркая точка… Я это чувствую… Мне умереть легче, чем отказаться от самого себя и от этой минуты… Маменька, отпустите меня без слез и упреков! Оправдайте мою веру в вас!.. И я унесу с собой это воспоминание, как сокровище!..

Он поднялся. "Ну, ступай… – вдруг сказала она беззвучным голосом. – Бог с тобой, Андрюша!.. Видно, и мне помирать пора… А слов у меня больше нет… Ступай!.."

Они обнялись. Он схватил в обе руки ее голову и целовал бессчетно ее лоб, глаза, руки, колени, платье…

Он не помнил, как выбежал из комнаты, как дверь старого дома закрылась за ним…

Через час Анна Порфирьевна, повязанная шелковым платочком, в черно-бурой ротонде, медленно спускалась по лестнице. Нянюшка несла за нею муфту.

– Куда вы, маменька? – крикнула Фимочка, пораженная лицом свекрови. – В городе бой… Ермолай видел, как провезли в больницу целые дровни с убитыми…

– А ворота почему открыты? – спросила "сама", глянув в окно.

– Пробежали какие-то… Кто их знает… В лохматых шапках, – доложила нянюшка, обувая хозяйку. – Загремели: "Ворота настежь!.." У Архипа аж ноги отнялись от страха…

– Та-ак… – Анна Порфирьевна задумчиво поглядела на улицу. – Я к Катеньке еду, Серафима… Так надо… Коли задержусь, не бойтесь… Там Капитон… А ты, Анфиса, за сиротами догляди… На улицу не выпускай! Пусть на дворе гуляют… Привела, Стеша, извозчика?.. А ворота не запирать! Поняли?

– Ну, и я с вами! Не пущу я вас одну!

Николай выскочил в переднюю.

– Аль вы ошалели обе?.. То бишь… Простите, маменька… сорвалось…

– Заговаривается со страху! – не утерпела Фимочка, перед зеркалом прикалывая шляпу.

– Куда вы? Аль жизни вам не жалко? Ведь пули летают…

– А ты в погреб спустись… Там безопасно… Эх, ты!.. Муж-чи-на!.. – И Фимочка с хохотом уселась в сани.

Когда Капитон приехал к кумушке, ничего не подозревая, он нашел ее в столовой, у окна. Стекла дребезжали от близких пушечных выстрелов… Обыватели, пораженные и растерянные, кучками стояли у распертых ворот, у дверей подъезда. А жизнь шла своим чередом. Ребята на дворе, наискосок, играли в снежки. Гимназисты, с коньками в руках, шли на каток. Кормилица вынесла младенца. Девочки в зеленых плюшевых капорах, весело болтая, прошли с гувернанткой…

– А где Андрей, сестри… – Слова замерли на устах Капитона, когда она обернулась на его голос.

– Это вы?.. Это хорошо. Поедемте вместе!..

– Куда?

– Туда!.. К Страстному…

– Там нельзя проехать… Там стреляют…

– Все равно… Мне нужно туда!..

– Побойтесь Бога, кумушка!..

Она смерила его сверкнувшими глазами.

– Вы боитесь?

– За вас только… за вас…

Презрительным жестом она оборвала его.

– Все равно, я еду… Няня, никуда не уходите!.. Я скоро вернусь.

Они вышли. Она казалась спокойной, хотя все лицо ее изменилось как-то неуловимо и словно состарилось. Капитон растерянно семенил за ней. "Что ему делать у Страстного?" – спросил он. Она процедила, не глядя, сквозь зубы: "Соня знает, что он там… Там его друзья…"

Они молчали всю дорогу. Когда они с Арбата повернули к бульвару, их остановила группа молодежи. "Куда вы?.. Там казаки… Не пускают…" Они поехали переулками к Садовой. Им встретились мчавшиеся сани. "Не ездите… Сейчас пулей убило женщину", – кричал им какой-то господин в бобрах.

Они повернули назад. "Можно тут проехать?" – спросил Капитон студента. "Что вы!.. На Патриарших прудах сейчас бросили бомбу и убили городового… Если вам не жалко жизни…"