надо было провести через пару недель после выписки из больницы. Погибшего копа на похоронах восхваляют со всеми почестями – знаменщики, салют из двадцати одной винтовки, комиссар полиции вручает вдове сложенный флаг. Но из-за раненого полицейского весь департамент словно парализовало; начальство никак не могло решить, что сказать, не то что преодолеть бюрократическую волокиту.

Макларни казалась позорной реакция департамента на беду Кэссиди, и в течение нескольких месяцев, последовавших за стрельбой, он все обдумал и дал себе обещание. Если меня когда-нибудь убьют при исполнении, сказал он нескольким детективам, не зовите на похороны никого старше сержанта, – за исключением Д’Аддарио, он все-таки мой друг. Да, Ди пусть приходит. Но никаких знаменщиков, волынок, начальства, делегаций от десятка других департаментов. Просто Джей Лэндсман крикнет «на караул», после чего сотня балтиморских копов достанет холодные банки «Миллер Лайта» и одновременно сорвет чеку.

Церемония Джина Кэссиди, когда она наконец состоялась, была ненамного формальнее этого. Вечером после очередных поисков пропавшей Ленор Макларни снова оказывается в Западном районе, но на этот раз в инструктажной комнате отделения на Риггс-авеню, наблюдает из угла, как перед двумя десятками ровно расставленных стульев собирается смена с четырех до полуночи. Джин сам попросил провести церемонию там, когда его бывшая смена собирается на выезд. Макларни оглядывает патрульных и осознает, что большинства тех, с кем работал Кэссиди, уже нет: кто-то перевелся в другие смены и районы, кто-то – в департаменты соседних округов с окладами получше. И все же чувствуется некая мощь, когда лейтенант рявкает «смирно» и вся смена вытягивается по струнке; Кэссиди, сидящий в первом ряду с Патти, тоже встает.

Макларни смотрит, как по краям комнаты теснятся начальство и телерепортеры, пока комиссар произносит пару слов и сходит с кафедры, чтобы вручить Кэссиди медаль «За отвагу» и медаль Почета – высшие награды департамента.

Затем майоры и полковники расходятся, и Джин остается в комнате отдыха с семьей и друзьями из Западного. Макларни, Белт, Бимиллер, Таггл, Вильгельм, Боуэн, лейтенант Беннетт, где-то еще с десяток человек кружит у двух подносов с холодными закусками и слушает старый рок-н-ролл на кассетнике. Рассказывают шутки, обмениваются историями, и вскоре Кэссиди с собакой уходят с вечеринки – ведут юную племянницу на импровизированную экскурсию по участку, которая заканчивается, как ни странно, в КПЗ.

– Привет, Джин, – говорит охранник, отпирая первую камеру, – как жизнь?

– Нормально. Большая сегодня загрузка?

– Не очень-то.

Кэссиди стоит с собакой на входе, пока охранник снимает у племянницы отпечатки пальцев и показывает ей пустую камеру. Демонстрацию прерывает лязг по прутьям, доносящийся из в последнего ряда камер.

– Эй, кто-нибудь, снимите с меня наручники!

– Кто там? – кричит Кэссиди, повернув голову на звук.

– Какого хрена на мне наручники, если я и так сижу гребанной камере?

– Кто там рот раскрыл?

– Я.

– Ты кто?

– Заключенный, блять.

– Что ты сделал? – с улыбкой спрашивает Кэссиди.

– Ни хера я не сделал. А ты кто?

– Я Джин Кэссиди. Я тут раньше служил.

– Ну и иди тогда на хер.

И Джин Кэссиди громко смеется. На один последний миг он дома.

Четверг, 15 декабря

Они стоят полукругом в кафельной комнате – на них свежая голубая форма, лица гладкие и чистые. Им по девятнадцать или двадцать лет, максимум двадцать два. Их преданность долгу абсолютна, принципиальность не бесспорна. В незамутненных умах все еще гулко отдается «Служить и защищать». Это кадеты – класс из округа Энн-Арундел неподалеку. Двадцать пять будущих полицейских, подготовленные и лощеные, прибыли из академии на утреннюю экскурсию в последний круг ада.

– Ну как, нравится? – спрашивает Рик Джеймс ребят. Кадеты нервно посмеиваются, стоя вдоль стен прозекторской, – одни наблюдают, другие пытаются не смотреть, третьи наблюдают, но не верят глазам.

– Вы детектив? – интересуется парень в первом ряду.

Джеймс кивает.

– Из убойного?

– Ага. Балтимор.

– Вы здесь по делу?

Нет, думает Джеймс, просто так, я каждое утро приезжаю полюбоваться на вскрытие. Зрелище, звуки, атмосфера – просто обожаю. Джеймса подмывает постебаться над классом, но он подавляет это желание.

– Ага, – говорит он. – Здесь один мой.

– Который из них? – спрашивает пацан.

– Он еще в коридоре.

Врач, закончив с телом, поднимает глаза.

– А ты насчет кого, Рик?

– Насчет малыша.

Врач выглядывает в коридор, затем смотрит на текущую работу, разложенную на секционном столе.

– Возьмем его следующим. Идет?

– Эй, да я не тороплю.

Джеймс проходит между двумя вскрытыми телами, чтобы поздороваться с Энн Диксон – заместительницей медэксперта и героиней для всех служащих убойного. Дикси обладает отрывистым британским акцентом и мировоззрением американского детектива. К тому же не отстает от других в «Шер» или «Кавано». Если тебе в штате Мэриленд нужно покромсать тело, лучше Дикси никого не найдешь.

– Доктор Диксон, как вы этим славным утречком?

– Хорошо, спасибо, – отвечает она, стоя рядом с операционным столом.

– Что поделываете?

Дикси поворачивается с длинным ножом в одной руке и металлической точилкой в другой.

– Ты меня знаешь, – говорит она, точа нож. – Ищу свою вторую половинку.

Джеймс улыбается и неторопливо идет в дальний кабинет за кофе. Возвращается и замечает, что каталка с его жертвой уже стоит посреди прозекторской, а голое окоченевшее тело лежит на столе.

– Одно могу сказать, – произносит врач, прикладывая скальпель к коже. – Хотел бы я так же вскрыть ублюдка, который это сделал.

Джеймс бросает взгляд на молчащий класс кадетов и видит два десятка ошарашенных лиц. Через полчаса в прозекторской они уже, наверное, думали, что готовы, что понемногу привыкают к видам, звукам и запахам Пенн-стрит. А затем врачи привезли из холодильника следующую жертву – и они поняли, что им предстоит еще долгий путь. Джеймс из середины комнаты замечает, как некоторые старательно отворачиваются, другие пытаются смотреть, но не могут скрыть ужас. Девушка в углу прячет лицо за спиной более высокого товарища, не желая выглянуть даже на секунду.

И неудивительно. Тело – не более чем маленький коричневый островок, оказавшийся среди моря нержавейки; крошечные ручки со скрюченными пальчиками тянутся вверх. Двухлетний ребенок, забитый насмерть сожителем матери, который затем смог найти в себе силы одеть распухшее безжизненное тельце и привезти в реанимацию Бон-Секур.

– Что случилось? – спросили врачи.

– Он играл в ванной и упал.

Бойфренд матери произнес это спокойно, почти нагло, и продолжал повторять, когда в больницу приехали Джеймс и Эдди Браун. Всю ночь твердил в допросной одно и то же, как заведенный: Майкл был в ванной, Майкл упал.

– Зачем ты его одел? Почему сразу не отвез в больницу?

Не хотел, чтобы он замерз.

– Если он принимал ванную, почему в ней нет