– Я везде тебя ищу.

– Зачем?

– Состояние императора…

Удинаас пожал плечами.

– Походная лихорадка, ничего страшного…

– Я не об этом, раб.

– Я тебе не раб, Халл Беддикт.

– Извини. Ты прав.

Удинаас подобрал очередной камешек, вытер налипшую с нижней стороны слизь и запустил его по поверхности воды. Оба молча сосчитали всплески, после чего Удинаас ответил:

– Я понимаю твое желание выделиться среди других летерийцев в стане чужой армии. Что с того – мы здесь все подневольные, и оттенки рабства уже не так важны как прежде.

– Ты верно говоришь, Удинаас, только никак не возьму в толк, к чему ты клонишь.

Бывший раб отер руки от каменной крошки.

– Кто может стать лучшим наставником для побежденных летерийцев, если не бывшие летерийские рабы эдур?

– Надеешься на новый статус для себя и других рабов?

– Кто знает. Иначе как тисте эдур смогут управлять? Полагаю, ты тоже не прочь включиться в реорганизацию, если тебе позволят.

Его собеседник кисло улыбнулся.

– Я, похоже, не пригодился, Удинаас.

– Воздай хвалу Страннику, он к тебе благосклонен.

– Меня не удивляет, что ты так думаешь.

– Любые планы возврата к прошлому – пустая трата времени. Все твои, все прежние поступки летерийцев – ошибки, опрометчивые решения – мертвы. Один ты этого не видишь. Что бы ты ни делал, это не снискало славы и не принесло ровным счетом ни-че-го.

– Но ведь император внимал моим советам.

– На этой войне? Когда это его устраивало – да. Ты что, рассчитываешь на ответную милость? – Удинаас повернулся и посмотрел Халлу в глаза. – А-а, вижу, что рассчитываешь!

– Я надеюсь на взаимность, Удинаас. Для тисте эдур это не пустое понятие, на ней основана вся их культура.

– Там, где одна сторона лелеет надежду, не может быть взаимности. Фр-р-р – и нет ее! Об этом я и толкую: мы могли бы многому научить побежденных летерийцев.

– Я связан кровной клятвой с Бинадасом. И ты смеешь обвинять меня в непонимании обычаев тисте эдур? Мне редко приходилось слышать такие упреки. Ты напоминаешь мне Сэрен Педак.

– Твоего проводника? Я видел ее в Трейте.

Халл подошел ближе.

– Во время сражения?

Удинаас кивнул.

– Ей здорово досталось, но она уцелела. Теперь у нее надежная охрана. Уверен, что она до сих пор жива.

– Кто же ее охраняет?

– Точно не знаю. Какие-то иноземцы. Один из них убил Рулада и его нареченных братьев. – Удинаас подобрал еще один камешек. – Ты только посмотри, Халл Беддикт, целая река золота течет прямо в заходящее солнце.

Он бросил камень, разрушив зеркальную идиллию. Через некоторое время поверхность воды вновь разгладилась.

– Ты сам видел, как их убили?

– Видел. Этот чужак – страшная сила.

– Пострашнее вернувшегося из мертвых Рулада?

Удинаас промолчал, отошел к самой кромке воды. Посмотрел на отмель с просвечивающим дном реки, где кишели мальки угрей.

– Ты соображаешь, какая нас ждет судьба, Халл Беддикт?

– Нет. А ты?

– Как озеро Дреш.

– Не понял.

– Неважно, проехали. Ну, мне пора возвращаться. Император проснулся.

Халл побрел за следом.

– Вот так, значит, проснулся, и все? А как ты узнал?

– Тени зашевелились. Рулад заставляет мир дрожать. Вернее, – поправился Удинаас, – малую часть мира. Но эта часть растет. В любом случае он переборол лихорадку. Пока еще слаб, но уже в ясном рассудке.

– Расскажи, – попросил Халл Беддикт на подступах к лагерю, – что ты знаешь о Пернатой Ведьме.

Удинаас скорчил недовольную мину.

– Зачем?

– Она перестала быть рабыней Майен. Прислуживает нынче лекарям. Это ты устроил?

– Распоряжение императора, Халл.

– И ты еще говоришь, что никак на него не влияешь? Мало кто в это теперь поверит.

– Мы нужны друг другу.

– Что ценного ты можешь предложить Руладу?

Дружбу.

– Я не лезу к нему с советами, не пытаюсь на него повлиять. Мне нечего ответить на твой вопрос.

Вернее, я просто не хочу.

– Ведьма делает вид, что терпеть тебя не может. Только я не верю.

– А я верю.

– Моя догадка – она в тебя втюрилась. Но ввиду дурацких запретов и предрассудков нашего народа, будет до конца отпираться. Сколько ты задолжал, Удинаас?

– Не я – мой отец. Семьсот двадцать два докса на тот день, когда меня обратили в рабство.

Халл остановил собеседника.

– Всего-то?

– Беддиктам легко говорить. Для большинства летерийцев это неподъемная сумма. Особенно если с процентами.

Удинаас двинулся дальше.

– Кто держатель долга?

– Один мелкий ростовщик из Летераса. А что?

– Как его зовут?

– Хальдо.

Подумав немного, Халл фыркнул.

– Тебя это забавляет?

– Еще как. Удинаас, мой брат Тегол владеет Хальдо с потрохами.

– Владел, может быть. Я слышал, что в наши дни Тегол больше ничем не владеет.

– Позволь мне рассказать небольшую историю о моем братце. Ему было лет десять от роду, когда долг семьи выкупил один зарвавшийся делец. Облюбовал собственность, которую решил у нас оттяпать, и неожиданно предъявил долг к погашению. Мы не могли заплатить все сразу. Разумеется, сквалыга был об этом прекрасно осведомлен. В семье думали, что во время кризиса Тегол, как и положено, каждый день ходил в школу и ни о чем не подозревал. Факты всплыли значительно позже. Оказалось, он втянул в долги своего школьного учителя. На небольшую сумму, но учителю ничего не оставалось, как прикрывать прогулы мальчишки, пока тот вовсю занимался бизнесом у канализационного стока в реку. Два нанятых работника-нерека фильтровали сточные воды. Сток выбрали в богатом районе и чего там только не находили! Например, драгоценности – кольца, серьги, жемчуг. Однажды им привалила настоящая удача: они выловили целое ожерелье, и у Тегола с нереками завелись деньжата.

– Они его продали?

– О нет. Они возвращали найденное в обмен на денежную награду. Вскоре неизвестное лицо полностью погасило долг нашей семьи, а чуть позже ростовщик сам пошел по миру, когда ему одновременно предъявили к оплате сразу несколько его собственных расписок.