Умер. Я сам видел. Я сам убил его. Это… Я не знаю… Его дух… душа… Мстит нам.

— Ладно, это дело десятое, что ты думаешь.

— А где живёт ваш этот… Сапа? — спросил Костя, напомнив, что он стоит рядом. — И есть ли у него дети?

— Сапа давно помер, — сказал Иваныч. — Лет десять как убили его. И мстить, выходит, больше некому. Ведь маньяк этот убивает только детей.

— У Сапы есть ребёнок, — заметил Антипов. — Он, правда, так и не женился, но сын у него есть. И ему сейчас должно быть лет одиннадцать-двенадцать, как… Как и моему… Было…

— И где пацан сейчас живёт? — спросил Иваныч.

— А я знаю?

— Ну, хотя бы маму его знаешь?

Антипов кивнул:

— Машку Захарову помнишь?

— Из параллельного класса?

— Она самая.

— Это уже что-то. По базе пробить можно. Она никуда не уехала? Адрес её не помнишь?

— Адрес? — Антипов задумался. — Она жила в той новой девятиэтажке, в котловане которой мы классе в третьем шарились, пока её строили.

— Дом номер девять, — прикинув, сказал Иваныч. — Сейчас пробьём.

Он сел на водительское место, включил рацию, с кем-то связался и попросил уточнить по поводу Марии Захаровой. Минут через десять рация зашуршала и сообщила, что Захарова так и живёт в этом доме в квартире номер шестнадцать, со своим двенадцатилетним сыном Стасом.

Уже вечерело, с автобазы стали расходиться люди. Антипов ушёл на рабочее место, переоделся и вернулся. Иваныч решил не медля поехать к Захаровой. Ведь если преступник (или дух убитого бомжа, как подумал Антипов) начал убивать тех, кто его когда-то убил (или не добил), то нужно проверить всех причастных.

По дороге Иваныч заявил, что, скорее всего, Антипов сотоварищи не убили бомжа — у страха глаза велики, им просто показалось, что он умер. Вполне возможно, что он выжил и много лет спустя стал мстить.

— Бред какой-то, — заметил Костя. — Ты когда-нибудь видел, чтобы бомжи мстили спустя столько лет? Вся их месть — могут нассать в подъезде, ну или насрать, если очень обиженные.

— Ну, извини, коллега, другой версии у меня пока нет, — развел руками Иваныч, выпустив руль. — Как появится, сообщу.

До нужного дома они доехали минут за тридцать. Подъезд оказался незапертым, домофон с корнем вырван ещё при царе Горохе. Машину оставили во дворе и вместе поднялись на третий этаж. На звонок открыла высокая, даже выше Кости, женщина немного за тридцать лет.

— Кого я вижу! — сказала она недобро, увидев Антипова. — Чего припёрся?

— Здравствуй, Маша. Дело у нас к тебе.

— Дела у прокурора… — съязвила она и посмотрел на Иваныча. — А тебе чего надо?

— Не узнала?

— Как же не узнала? Узнала. В школе стукачком был, им и остался, ментовская душонка.

— Ты, Маш, за язычком-то следи, — мягко сказал Иваныч. — Я хоть и одноклассник, а задницу надеру. Пацан твой дома? Ну, Сапы сынок. Как бишь его… Стасик.

— А тебе-то какое дело до него? — и вдруг с испугом, притихшим голосом, добавила:

— Или он натворил чего?

— Да нет, вроде, ничего на него не поступало. Дело к нему есть.

— Нету его дома… А… Погоди, а чего ты спрашиваешь-то? — голос Захаровой дрогнул. — Может, случилось чего, ты правду скажи!

— Да пока нет. Но может и случиться, — Иваныч посмотрел на нее снизу вверх, но так, что она сразу стала маленькой и послушной.

— Да на улице он с пацанами бегал, — скороговоркой выпалила Захарова. — Ты мне дуру-то не гони, скажи, зачем он тебе?

— Маш, в общем, так, нам нужно удостовериться, что с ним всё в порядке. Подробности после.

Они вышли на улицу, Захарова выбежала следом, растрёпанная и нескладная.

— Ребята, вы Стасика не видели? — спросила она у двух ребят лет по пятнадцать, сидевших на скамейке.

— Видели. Он с пацанами пошёл за дом.

— Опять в подвал полезли! — воскликнула она. — Ведь говорила же, не шастать там. И ЖЭУ сколько просила, чтобы эту дверь закрыли!

Иваныч и Костя переглянулись. Подвал! Пацаны ушли в подвал!

— Где вход? — спросил Иваныч.

— Да вот тут, с торца.

Захарова побежала вперёд, мужчины едва поспевали за ней.

С торца дома — глубокий приямок и в нём лестница. Захарова остановилась, а Иваныч бодро сбежал по ступенькам, чуть постоял у открытой двери, привыкая к темноте, и вошёл в подвал. Костя и Маша последовали за ним, а Антипов сначала будто решил не идти, но после передумал.

В подвале царил сумрак, но свет с улицы всё же пробивался через небольшие оконца — солнце, хоть уже и уходило на закат, все ещё светило ярко.

— Стасик, сынок! — закричала Захарова. — Ты здесь?

С той стороны подвала доносились какие-то звуки. Кто-то что-то неразборчиво говорил. Иваныч ускорил шаг и едва не упал, споткнувшись о раскиданные по полу кирпичи. Костя вовремя подоспел, подхватив коллегу под локоть.

Пройдя ещё метров десять за колоннами они увидели троих мальчишек. Один из них был абсолютно голый и лежал на полу в тёмной луже. Второй сидел в углу, а третий стоял лицом к стене и что-то старательно выводил на ней пальцем. В стороне лежала аккуратно сложенная стопка одежды.

— Сынок, что ты здесь делаешь? — закричала Захарова, бросившись к сыну.

Но едва она подбежала к мальчику, он обернулся и одним движением руки откинул её так, что она, пролетев до противоположной стены, ударилась спиной и сползла на пол. «Откуда у ребёнка столько силы?» — мелькнуло в голове Кости.

Свет, пробивающийся сквозь оконца, позволил увидеть, что писал Стас. Первая строчка того самого идиотского стиха. «Дети в подвале играли в картишки».

Иваныч подбежал к лежащему на полу голому подростку. Тот оказался жив, но на груди чернела длинная рана. Второй мальчик всё так же сидел на корточках в углу и, закрыв лицо ладонями, тихо скулил. Костя подошёл к нему, бегло осмотрел — цел. Тогда он вернулся к Стасу — тот начал вторую строку стиха. Кровь на пальце кончилась, и он обернулся и наклонился, чтобы макнуть его в лужу, разлитую на полу. Костя подбежал к нему, хотел схватить за плечо, но мальчик вдруг толкнул его, и Степнов, кувыркнувшись через стол, раскидав лежавшие на нём карты, упал, больно ударившись затылком и спиной. Он потерял сознание, но почти сразу пришёл в себя. Открыв глаза, Костя увидел карту, лежавшую рядом на полу. Джокер. Из той самой колоды.

Иваныч тем временем, сняв с себя куртку, кое-как замотал раненого подростка. Тот дрожал, его трясло, как в лихорадке, но он пришёл в себя.

Костя поднялся на ноги. Краем глаза заметил, что Захарова тоже