секунд — как он и предугадал, подставка успешно провела этот эпизод, — прежде чем ответить.

— Да?

— Специальный агент Колдмун? — Звонил ответственный заместитель директора Пикетт.

Колдмун приглушил звук телевизора.

— Да, сэр.

— Я ждал звонка от вас.

Пикетт любил, чтобы звонили ему, а не наоборот. И Колдмун время от времени позволял себе маленькие приватные мятежи, заставляя Пикетта звонить ему.

— Прилетели поздним рейсом, — сказал он. — А потом у нас была встреча с экспертом по документам.

— Что происходило в Итаке?

— Мы заехали в местную полицию, взяли документы по делу, поговорили с женщиной из университета, которая проводила собеседование с Агатой Флейли, а потом посетили место происшествия с человеком, который первым прибыл на вызов.

— А мотель, в котором она остановилась вечером перед самоубийством?

— Его снесли десять лет назад. Персонал разъехался кто куда. Никаких записей не осталось.

— Значит, по существу, это была пустая трата времени, как я и предсказывал.

— Мы еще не просмотрели до конца документы.

— Чтобы сделать это, не обязательно было улетать из Майами. — Раздраженный вздох. — Значит, вы не вынесли из поездки ничего? Совсем ничего?

— Нет, сэр, я…

Колдмун помедлил, вспоминая странное поведение Пендергаста на мосту. То, как у него внезапно перехватило дыхание, словно он увидел что-то или сложил две части пазла.

Пикетт тут же почувствовал паузу:

— Что? Что у вас?

— Я думаю, Пендергаст что-то от меня утаивает.

— Что именно?

— Не знаю. Какую-то версию. План действий, может быть. Что-то ему стало ясно сегодня в Итаке. По крайней мере, мне так показалось. Больше я ничего не могу вам сказать.

— Вы у него не спрашивали?

Вопрос был глупый, и Колдмун даже не попытался скрыть это:

— Вы же знаете Пендергаста: если он почувствует, что я его зондирую, он замкнется еще больше.

— Хорошо. Никаких соображений насчет того, как эта версия, или что уж там такое, собирается проявить себя?

— Я просто… чувствую приближение бури.

— Бури? Хорошо. Я бы даже сказал, идеально. — Пикетт помолчал. — Вы правы, я знаю Пендергаста. Рано или поздно он сделает какую-нибудь глупость. Что-нибудь совершенно дикое или сомнительное с точки зрения этики. Или даже откровенно против приказа. И когда вы почувствуете, что буря уже на пороге, я хочу, чтобы вы доложили мне.

Колдмун беспокойно заерзал на кровати:

— Могу ли я спросить зачем, сэр?

— Мне казалось, мы обсудили это, когда вы согласились быть его напарником. Я хочу предотвратить эту бурю, прежде чем она начнется.

— Даже в том случае, если это поможет делу?

— Если что и поможет делу, так это начать действовать по-настоящему. Мы оба знаем, что относительно Пендергаста можно быть уверенными только в том, что он начнет охотиться за призраками, а это приведет к потере времени и выставит всех в дурном свете. То есть вас и меня, агент Колдмун. Вы посмотрите, каков результат поездки в Мэн.

— Да, сэр.

Голос Пикетта зазвучал неожиданно громко:

— Я был с вами откровенен. Правда в том, что Пендергаст как змея в саду. В моем саду. Я видел, как он обращался с прежним начальством. — Он резко замолчал, словно одергивая себя, и после короткой паузы продолжил, сбавив тон: — Мы в ФБР ведем себя, сообразуясь с правилами, потому что именно так мы арестовываем преступников и защищаем наши действия в суде. Мы защищаем себя, наши дела, нашу цепочку доказательств… и сохраняем нашу честную репутацию. Вот почему мне нужно, чтобы вы не спускали глаз с напарника и докладывали мне, если он начнет сходить с рельсов.

Колдмун нахмурился:

— Я не доносчик, сэр.

— Да господи боже, никто вас не просит становиться доносчиком. — Он снова возвысил голос. — Речь идет об улучшении практики работы. Мы говорили об этом — помните? Ни вы, ни я не хотим, чтобы это дело провалилось из-за неподчинения или неэтичных действий вашего напарника. Это дело важно как для моей, так и для вашей карьеры. Пендергаст — бомба, которая только и ждет, чтобы взорваться, а ваша задача — вытащить из нее взрыватель. Это не имеет никакого отношения к доносам.

— Да, сэр.

— Хорошо. — Голос Пикетта смягчился. — Послушайте, Колдмун… Вы — перспективный агент. Вы уже далеко продвинулись, невзирая ни на какие давние традиции. Мне симпатичны ваши устремления. И нужно ли объяснять, что на этом деле вы можете потерять больше, чем кто-либо другой? Вы меня понимаете, агент Колдмун?

— Да, сэр.

— Тогда мне больше не нужно тратить ваше время. Жду скорого звонка.

Телефон замолчал, издав тихий щелчок, и Колдмун, взяв пульт, снова вернулся к телевизору. Черт, он уже видел этот эпизод — в нем Роб Петри проводит ночь в хижине с привидениями.

Он вздохнул, пробормотал проклятие и принялся прокручивать каналы.

23

— Можете высадить меня здесь, — сказала Мисти Карпентер, чуть подавшись вперед и прикоснувшись к подголовнику переднего сиденья.

Такси притормозило, и в зеркале заднего вида она увидела, как ноздри водителя затрепетали, вдыхая ее духи.

Она вышла из машины на тротуар, засовывая телефон в надетый через плечо клатч от «Миу-Миу». Черный автомобиль тронулся с места и растворился в череде машин, направляющихся на юг по Коллинз-авеню. Мисти помедлила немного, вдыхая приятный вечерний воздух. Слева от нее, по другую сторону широкой авеню, расположился строй шикарных отелей и жилых высоток, омытых мягким приглушенным светом огней. Справа от нее, за темной полосой травы, располагался престижный район Индиан-Крик с его выставкой яхт и суперъяхт, неподвижных на спокойной воде. Очередной идеальный вечер в Майами-Бич.

Мисти пошла по тротуару, ощущая гладкую упругость своего черного вечернего платья, слыша цокот своих босоножек от Лабутена. Она знала, что это платье нравится Гарри больше других.

«Гарри» был Джей Гарольд Лоуренс III, почетный председатель крупнейшего частного банка в округе Палм-Бич и владелец яхты «Ликвидити» длиной в сто двадцать футов. Даже сегодня, когда он формально перестал возглавлять банк, все называли его «сэр» или «мистер Лоуренс». То есть, конечно, все, кроме Мисти. Мисти всегда называла своих клиентов по имени.

А вот клиентами она их никогда не называла в лицо. Потому что тогда они поняли бы, что клиент у нее не один. Мисти хотела, чтобы каждый из ее особенных друзей думал, что он у нее единственный, особенный друг. Это было почти правдой: она ограничивала круг своих друзей не более чем дюжиной рафинированных и богатых мужчин, большинство из которых (хотя и не все) были пожилыми. У них имелась одна общая черта: они ценили присущее этой девушке редкое сочетание красоты, изящества, сочувствия и эрудиции не по годам.

Мисти на