Но ничего подобного британское правительство реально не планировало. Прибывшие на Мальту войска вскоре отправятся не на Галлиполийский полуостров укреплять турецкую оборону против возможного русского наступления, а в начале июля, согласно решениям кабинета от 15 (27) марта и положениям англо-турецкой конвенции, начнут высадку на Кипре.

Тем не менее в Англии известие о прибытии на Мальту 7 тысяч сипаев подействовало на общественное мнение так, будто бы война уже постучалась в двери страны. Представители консерваторов в парламенте всячески превозносили значимость этого события: «Индия стала источником силы Англии», которая «выступила с позиций могущества, невиданного за предыдущие 30 лет»[1294]. Однако Сетон-Уотсон писал:

Ничтожность прибывших индийских сил была слишком очевидна, чтобы серьезно рассчитывать на них в борьбе с русскими в зоне черноморских проливов. И это прекрасно понимали многие современники тех событий. Видный представитель Либеральной партии сэр Дж. Кемпбелл заявил в парламенте, что «количество войск, отправленных на Мальту, хватит лишь для того, чтобы вызвать раздражение русских и подозрения других европейских держав»[1296]. А проживавшая в Англии и хорошо разбиравшаяся в ее политической жизни О. А. Новикова (Киреева)[1297] писала:

Да, «6000 сипаев были посланы на Мальту, но 60 000 английских солдат все же остались в Индии», — метко заметила Новикова[1299].

Да и сам российский посол в Лондоне серьезно не воспринимал эту шумиху с резервистами. Он писал Горчакову:

«В действительности то, что столь помпезно называют армейскими резервами, состоит приблизительно из 13 тыс. человек, из которых около 1500 человек негодны к военной службе по возрасту или по болезни и не могут быть призваны. Все это мероприятие, называемое премьер-министром “призывом территориальных резервов под знамена Англии”, сводится таким образом к мобилизации не более 36 тыс.»[1300].

Тем временем у Мальты концентрировались британские броненосцы. 15 (27) февраля из Англии прибыли «Foxhound» и «Way», а из Гибралтара «Minotaur», «Black Prince», «Defence» и «Shannon» под командованием лорда Джона Хея. Правда, к этому времени эскадра броненосцев в Безикской бухте понесла первую потерю: зацепив мель, броненосец «Raleigh» отправился на ремонт[1301]. Появившееся было в прессе сообщение, что турецкие власти отдали приказ коменданту дарданелльских фортов более не пропускать ни одного иностранного боевого корабля в Мраморное море, оказалось неверным. К 3 (15) марта Лайард добился разрешения на проход через Дарданеллы, с целью присоединения к эскадре Хорнби, еще двух броненосцев: «Hotspur» и «Condor». Броненосец «Rapid» отправился к берегам Албании для эвакуации мусульманских беженцев[1302]. А 24 марта (5 апреля) к эскадре Хорнби, обосновавшейся к тому времени в бухте Исмид у малоазиатского берега Мраморного моря, наконец-то присоединился самый мощный на то время броненосец британского флота — «Devastation»[1303]. Наращивая присутствие флота в Мраморном море, английское правительство сочло невозможным дальнейшее нахождение принца Эдинбургского, зятя российского императора, в зоне возможных боевых действий. 14 (26) марта, сдав командование «Султаном», он на пароходе «Антилопа» отбыл к жене на Мальту[1304].

Однако мощь английских броненосцев никак не могла восполнить отсутствия в распоряжении Биконсфилда сухопутной армии.

В отношении занятия Галлиполийского полуострова Дерби еще 3 (15) февраля говорил Шувалову: «Мы не имеем необходимых войск и не предпримем этого в настоящих условиях». С одной стороны, в то время у Англии не было как союзников, готовых воевать с Россией, так и достаточной для этой цели собственной сухопутной армии, с другой — в случае начала ее сколачивания неизбежно появились бы острые внутренние проблемы. «Мобилизация резервов и милиции, задевающая личные и местные интересы, — отмечал Дерби, — не будет хорошо принята в стране»[1305]. Об этом же на заседании правительства говорил и военный министр Харди[1306]. Понимание остроты проблем военной мобилизации содержалось и в последних, казалось бы парадоксальных, высказываниях Дерби в беседе с Шуваловым уже после своей отставки.