– Простить за что?

– Я сторонилась тебя, когда увидела, как… как ты потрудился над теми двумя. Теперь я понимаю, почему ты это сделал. Это все, что я хотела сказать.

Я кивнул, будто принимая извинения. На самом деле я просто хотел, чтобы все перестали болтать. Я ел, не чувствуя вкуса.

Остаток дня тянулся долго. Я занимался делами, ради которых приехал. Осмотрел строящиеся конюшни и велел кое-что переделать. Нашел в деревне человека, умеющего обращаться с собаками, и попросил его помочь девочке натаскать бульдога, чтобы от пса был толк в хозяйстве. Разобрался, какие лошади и какие припасы погибли в огне и что нужно заменить. Попросил мага Силы, живущего теперь в поместье, передать мои выводы леди Неттл. Сказал Кинчу, что решил назначить его главным конюшим Ивового Леса. Остальные конюхи, похоже, перевели дух, убедившись, что заправлять делами будет знающий человек. Я заплатил по счетам в Ивняках и Дубах-у-воды и поблагодарил торговцев, что согласились предоставить нам товар в долг и ждали столько времени.

Все это были обычные, рутинные дела, которыми я долго пренебрегал. Теперь наконец все уладилось. Я договорился, что счета будут слать каждый месяц в Олений замок Риддлу. Я не оставлю за собой незаконченных дел. Диксон отлично справлялся с работой управляющего. Он показал мне книгу, где аккуратно записывал все расходы, и я решил оставить его в должности. Он же не виноват, что он не Ревел. Хватит недолюбливать его только за то, что он взял на себя работу погибшего.

Я думал, что придется провести в поместье дней десять, но уже назавтра был готов возвращаться в Олений замок. Был вечер, и я отправился в свое логово забрать оттуда дорогие мне вещицы, чтобы взять их с собой. В камине весело трещал огонь, и я старательно скормил ему все свои старые записи. Я не собирался оставлять ничего. Вряд ли я вернусь сюда жить. Большую часть времени я был уверен, что вообще никуда не вернусь. Поэтому я забрал из сундука в спальне свои сокровища – все, что осталось на память о Молли, и то немногое, что напоминало о Би. Все это я аккуратно уложил вместе с резной фигуркой, подаренной Шутом, и наиболее ценными свитками, которые Чейд прислал мне когда-то, чтобы я перевел их.

Потом я оглядел все, что собирался увезти в Олений замок. Жалкая кучка вещей, но в ней – вся моя жизнь. Поделки Шута, подаренные в лучшие времена. Последняя рубашка, которую успела сшить мне Молли. Я так ни разу и не надел ее, поскольку слишком дорожил этим сокровищем.

Я подумал о том, что решил не брать с собой. Все вещи Молли, которые я подарил Би, останутся в ее комнате. Ее расческа и гребень. Книга о травах с вырезанными и раскрашенными картинками – по ней Молли учила Би читать. Пояс с ножнами для маленького ножа, оставшийся от Молли, наверное, был на Би, когда ее похитили. Его наверняка отобрали, и теперь он потерян навеки. Я закрыл глаза. Так хотелось вдохнуть ее запах… Я разрешил Би взять себе все ароматные свечи Молли, и она сложила их про запас у себя в комнате. Несколько штук, решил я. Я возьму только несколько свечей, на память о них обеих.

Я двинулся по коридорам притихшего особняка. Дом был холодным и пустым, как раковина высосанной устрицы, как выпитая до дна бутылка бренди. Дом полнился темнотой, и моя свеча не в силах была ее разогнать. Перед дверью я остановился и попытался представить, как Би спит там, в тепле и безопасности. Потом отпер замок и вступил в комнату, пропахшую нежилой пустотой.

Сначала я заглянул в красивый новый шкаф, который Ревел сконструировал специально для Би. Там все было разложено с безупречной аккуратностью, вовсе не свойственной детям. Мое сердце защемило, и слезы хлынули по щекам, когда я увидел, что горничная Кэрфул поместила отдельно подарки, которые я купил моей девочке в тот злосчастный день. В шкафу был маленький выдвижной ящичек, полный ракушек. Красный кожаный пояс, украшенный цветами. Башмачки, купленные на вырост. Но сумка с подарками, присланными из Оленьего замка, висела на крючке. Некому было открыть ее, некому радоваться. Некому надеть новые башмачки, пошитые по ноге Би. Должно быть, ее увезли прямо в домашних туфлях, без теплого плаща, без варежек. До сих пор я не задумывался об этом, не представлял себе, как она пыталась бежать по снегу в одежде, в которой пришла на урок.

Я закрыл шкаф. Нет, свечей здесь не может быть.

У кровати стояла тумбочка из старой комнаты Би. На ней – оплывший огарок в подсвечнике. Я поднес его к лицу и вдохнул слабый аромат лаванды. Тогда я открыл тумбочку и увидел свечи – они стояли рядком, как маленькие восковые солдатики. Лаванда, жимолость, сирень, роза. «Я возьму только четыре», – решил я и, словно ребенок, не в силах выбрать, зажмурился и протянул руку наугад.

Но вместо свечей мои пальцы нащупали бумагу. Я присел на корточки и заглянул в глубину тумбочки. Сбоку, между свечами и стенкой, торчала пачка старой бумаги – той, что я дал Би, когда она еще только училась писать. Я запалил огарок в подсвечнике от своей свечи, сел на пол и стал перебирать листы. Там были рисунки Би – цветы, птицы и насекомые, выведенные с удивительной точностью и дотошностью. А дальше, под рисунками, оказались страницы, заполненные словами. Это был дневник, куда Би записывала не сновидения, а то, что происходило в ее жизни. Я погрузился в чтение. Так я узнал, как она освободила свой язык – то, что Би мне никогда не рассказывала. Я прочел, как она познакомилась с котенком, который позже вырос в кота. И узнал про Волка-Отца, и как Би заблудилась в потайном лабиринте, пока я встречался с Чейдом. Волк-Отец? Ночной Волк или плод детского воображения? Нет. Дар действует совсем иначе. Потом я прочел, как Лант высмеивал Би перед другими детьми, и сердце мое наполнилось гневом.

Я взял следующий лист. Там Би писала уже более твердым почерком об обещании, которое я дал ей. «Я всегда буду на твоей стороне. Права ты или нет».

И вот тогда-то меня накрыло. С опозданием на много недель. Рвущая душу тоска, неспособная вылиться в слезы. Желание убивать, рвать и метать. Я не мог ничего исправить, но я мог заставить тех, кто все испортил, поплатиться за это. Это они виноваты, что я подвел Би. Я не встал на ее сторону. Ее похитили, а я не мог ничего сделать. Теперь ее нет, она рассыпалась на множество нитей внутри камня Силы. Они покалечили и ослепили Шута, лишили его отваги, иссушили его веселость. И чем я ответил? Да считай что ничем. Где-то далеко-далеко эти люди сейчас едят, пьют и спят, как ни в чем не бывало, и не задумываются о том, что натворили здесь.

Би верила в меня. Мои слова в тот день придали ей отваги и утешили ее. И Шут верил. Он проделал такой долгий путь, весь переломанный, замерзший, слепой, чтобы просить меня о справедливом возмездии. Возмездии, которое я слишком долго откладывал. А теперь меня вдруг охватила ярость и твердая решимость, жаркая, как лихорадка. Хватит плакать.

Пап?

Неттл вломилась в мои мысли, я ощутил ее тревогу и растерянность. Должно быть, я опять расплескал свои чувства. Я не мог сдерживаться. Решение, которое я так долго хранил в себе, рвалось наружу.

Я больше не могу ждать. Я не увижу твоего ребенка, не возьму на руки своего первого внука. Неттл, прости меня. Я должен идти. Должен отомстить за нее. Должен найти тех, кто прислал сюда ее убийц, и отомстить. Я не представляю, как далеко мне придется забраться для этого, но я должен.