Когда он снова очнулся, было светло, он чувствовал себя отдохнувшим, но в сердце сидела какая-то заноза. Хелен как будто мирно спала, так что он встал с кровати, приготовил себе кофе и начал прибираться в доме, время от времени заглядывая в спальню: проснулась ли жена и не сварить ли кофе для нее. Потом ему показалось странным, что она ни разу не пошевелилась, да и дыхания не слышно, на оклики и движения не реагирует. Он поднес к ее губам зеркало, приложил перышко – никаких перемен; вот он и побежал звонить Тилли.

Тилли жалела Хелен и злилась на Кассиуса, в особенности за то, что он равнодушно бродит по дому. Но она не заметила на теле никаких синяков или следов удушения, никаких признаков насильственной смерти, да и в беспорядке, что царил в спальне, не просматривалось следов борьбы, за исключением рассыпанных пилюль (несколько штук она подобрала и спрятала в сумочку, подумав, что снотворное может пригодиться ей самой). И постепенно, хотя злость никуда не делась, Тилли начала сочувствовать Кассиусу, этому тупоумному ослу, чтоб его, и держалась с ним так, как она держалась бы со своим мужем Патом в подобной ситуации.

Например, она сказала ему: «Ради всего святого, не вздумай болтать об удушении, когда приедет врач, если только не уверен, что ты и вправду ее придушил. Не говори врачу ничего такого, чего не знаешь наверняка». Но сложно сказать, прислушался ли он к ее советам, потому что, похоже, его по-прежнему не отпускала безумная надежда – врач скажет, что Хелен жива; вдобавок он бормотал что-то насчет рассказов По и Конан Дойла.

– «Преждевременное погребение» и «Постоянный пациент», – механически уточнил Вольф. – О жертвах каталепсии.

– Тут наконец приехал лечащий врач Хелен, чрезвычайно осторожный молодой человек – очередной трепетун, как выразилась Тилли. После довольно быстрого осмотра он подтвердил смерть и позвонил в полицию, а вскоре явились двое полицейских – из Сан-Рафаэля, как решила Тилли.

То ли прибытие полиции напугало Кассиуса, сказала она, то ли он наконец проникся серьезностью случившегося, но в его рассказе не было ни слова об удушении, ничего о блужданиях по темному дому; версия, которую Тилли выслушала вместе с полицейскими, была короткой и сухой, намного более осмысленной. А когда Кассиус упомянул, что Хелен дважды принимала лишние пилюли, врач это подтвердил.

По просьбе полицейских врач снова осмотрел тело, после чего был проведен обыск на скорую руку. Казалось, врача больше всего смущают и отвлекают рассыпанные по полу таблетки, они словно конфликтовали с его представлениями о достойной смерти, но подбирать их он не спешил. А полицейские вели себя вполне корректно – твой отец, по словам Тилли, выдал им то еще шоу, – хотя младший из них часто дергался, будто не успел еще привыкнуть к таким вещам. Он не мог понять, почему Кассиус не догадался, когда проснулся, что Хелен мертва, и его беспокоило присутствие Тилли (он смерил ее странным взглядом, и она мгновенно ощутила себя подозреваемой в убийстве).

Затем приехала машина, которую вызвал врач, и забрала тело Хелен, а копы укатили следом, и врач тоже уехал.

Терри сделала паузу, и Вольф задумчиво произнес:

– Отец никогда мне этого не рассказывал, не говорил, что подозревал себя и что полицию вызвал врач. Да и Тилли многое скрывала, но это ты уже знаешь.

Терри кивнула:

– Она сказала, что совершенно не хотела ворошить давнее прошлое, благо ты помирился с отцом, а он сам завязал с выпивкой.

– Но что все-таки произошло? – спросил Вольф. – В смысле – что было дальше? Отец написал мне только после похорон и в подробности не слишком-то вдавался.

– В том-то и штука, что не произошло ровным счетом ничего. По словам Тилли, впечатление было такое, будто того суматошного утра, когда Хелен умерла, не было и в помине. Вскрытие показало избыток барбитуратов в организме, об алкоголе не упоминалось вовсе; Кассиус позвонил Тилли и зачитал ей медицинское заключение. Потом они встретились на похоронах, после чего не виделись почти год; к моменту их новой встречи он уже шесть месяцев как бросил пить. Они подружились, можно сказать, заново, под девизом «Долой прошлое». Больше ни разу не обсуждали то утро и редко вспоминали Хелен. Тилли заявила, что сама почти забыла о Хелен, лишь Кассиус встряхнул память, когда с полгода назад отыскал на чердаке портрет кисти Эстебана и повесил в гостиной…

– Не исключено, что он готовился к нашему приезду, – предположил Вольф.

Терри утвердительно кивнула:

– Но пару раз, когда Тилли заезжала в гости после предварительного звонка, он занавешивал портрет полотенцем, словно не хотел, чтобы жена за ним следила постоянно…

В этот миг снаружи сверкнула яркая белая вспышка, озарив спальню даже через задернутые шторы, следом прогремел оглушительный гром, и Терри сама не поняла, как очутилась в объятиях Вольфа. Когда слух вернулся, дождь за окнами барабанил с удвоенной силой.

Бормоча ласковые слова, Вольф аккуратно высвободился, встал и торопливо накинул халат. Терри явно подумала о том же самом: как там Томми?

Дверь распахнулась, Томми ворвался в родительскую спальню и замер, переводя взгляд с отца на мать и обратно. Его лицо было бледным, глаза широко раскрыты.

Наконец он выкрикнул, разом позабыв старательно выученные за три года слова:

– Мама, на ручки! Нет, папа, на ручки! Хлоп-пя!

Вольф подхватил сына, позволил тому обвить руками его шею, принялся утешать и успокаивать, похлопывать по спине, как перепуганную обезьянку. Терри потянулась было забрать Томми у мужа, хотя бы обнять самой, но передумала и настороженно уставилась в темный проем двери.

Молния вновь осветила спальню, а за ней последовал уже не такой оглушительный раскат.

Словно в раскате прозвучал какой-то вопрос, Томми отлип от плеча Вольфа и заговорил быстро, но связно, как будто вспоминал кое-какие слова и одновременно в страхе изобретал новые:

– Я проснулся! Призрачный свет! Дедушкина бабушка в хлоп-пях пошла ко мне, со стенки на пол. Папа, свет ее вызвал! Ее зеленое лицо жужжало, пап!

Набравшись мужества – преимущественно от заново вспыхнувшего гнева, – Терри выскользнула в дверной проем. Она шла, невольно ускоряя шаг, и к комнате Томми почти подбежала.

Сине-зеленый ночник был включен, и его мертвящий свет выхватывал из полумрака след из постельного белья – подушки, одеяло и простыня, – тянувшийся от кровати до двери.

За спиной к шуму дождя присоединились чьи-то шаги.

– А где Томми? – недоуменно спросил Кассиус. – В спальне Вольфа? Грозы испугался?

Терри вместо ответа метнулась вперед и резким движением выключила треклятый ночник.

Протискиваясь обратно в коридор мимо закутанного в линялый халат, точно мумия, старика-профессора, чье лицо белело в темноте, она прорычала:

– Это ваш кошмарный светильник напугал Томми!

После чего устремилась вниз, не вслушиваясь в сбивчивые оправдания.