подразделений в долине Пустерталь. А затем, сославшись на головную боль, предложил прогуляться по Лиенцу. От сопровождения адъютанта и охраны Михаил Карпович отказался, и — неспроста.

— Будете постоянно со мной в штабе, — приглушённо заговорил он, когда остались вдвоём на набережной Инзеля. — Дисциплина катастрофически падает. Ещё хуже ведут себя кавказцы. Они буквально терроризируют Обердраубург и окрестные сёла. Грабят, разбойничают, насилуют. Клыч-Гирей, их командир, пытается навести порядок, но тщетно. Пошаливает и наша братия, забывая о том, что находимся в английской оккупационной зоне. Пока англичане снабжают нас продовольствием через Красный Крест. Но долго это продолжаться, конечно, не может! Войне — конец. И что ждёт Стан, известно только Богу...

— Люди прибывают, поселение растёт, — заметил Павел. — И постоянно путают два города: Линц, на севере Австрии, и этот, южный Лиенц. Корпус Паннвица тоже неподалёку?

— Да, вывел его из Словении и переехал со штабом в Мюллен. Он немец, и его статус ясен — военнопленный. А вот наше положение весьма туманное! Не исключено, что всем Станом будем репатриированы.

— Даже эмигранты? Но мы ведь не имеем никакого отношения к подсоветским, — с недоумением проговорил Павел. — Впрочем, одной казачьей крови...

— Ещё в начале мая, из Кетчаха, генерал Васильев ездил на переговоры к командиру бригады Мэссону, который заверил, что британское руководство не считает нас, казаков, военнопленными, но — добровольно передавшимися. То бишь нам отведена территория — от Обердраубурга до Лиенца — для свободного проживания, но с ограничением передвижения. На каждое разрешение — «но»! А в «но», как говорят французы, Париж может поместиться! Здесь штаб 8-го Аргильского батальона. В основном шотландцы. Майор Дэвис, прикреплённый к нашему штабу, весьма любезен. Утверждает, что казакам обеспечено покровительство не только правительства Великобритании, но и короля Георга Английского. Врёт, очевидно!

— Казачий табор вдоль шоссе — на двадцать вёрст, — напомнил Павел, осмысливая сказанное генералом. — Неужели у англичан хватит бесчестья выдать Советам измождённых беженцев, стариков, детей? А как считает Доманов?

— Тимофей Иванович, к сожалению, стушевался! Раздосадован тем, что по инициативе кубанцев казаки 15-го корпуса собираются провести большой круг и выбрать походным атаманом Паннвица. По-моему, это безумие! Речь идёт о судьбе десятков тысяч людей, а невежды делят власть... Доманов тянется к англичанам, частенько посещает командира... — Соломахин не без мрачной иронии произнёс: — 8-го Аргильского Сутерландского Шотландского батальона Мальколма.

— Быть может, это на пользу? — возразил Павел, останавливаясь и встречаясь взглядом с начальником штаба, постаревшим, осунувшимся за последние недели.

— Сомневаюсь. Мы должны держаться твёрдо, а не лебезить! По старости лет чудачит и Краснов. Состряпал обращение к команующему 8-й английской армией Александеру, своему знакомцу по Гражданской войне. Он воевал с большевиками и даже орден получил от Юденича. Наш старик столь наивен, что полагается на помощь чужестранного генерала! Увы, англичане — союзники Сталина... Вон, полюбуйтесь на их флаг!

С моста через быстроводный Инзель, на который они ступили, открылось изящное здание эпохи барроко вблизи католического собора Святого Антония. На балкончике второго этажа развевался стяг оккупантов, стояли английские танкетки и автомобили. К заведённому джипу подбежали солдаты, запрыгнули в открытый кузов с весёлыми криками. Шофёр лихо рванул с места, машина пронеслась мимо, обдав выхлопной гарью. На солдатах были рубашки цвета хаки и... клетчатые юбки!

— Что за маскарад? — не сдержал Павел насмешки. — Гомосексуалы, что ли? Чернокудрые, как евреи.

— Да, радуются жизни, — с неприязнью отозвался Соломахин и вздохнул. — Я хорошо знаю вас. И убеждён, что со своим опытом и характером вы наведёте порядок в нашей казачьей комендатуре. Она при штабе, как известно. Главная задача — патрулирование города наряду с англичанами.

— Могу ли я взять жену с ребёнком? Они с моими родными в лагере Пеггец.

— Устраивайтесь и забирайте. Здесь многие офицеры с семьями.

Расставшись с генералом, Павел получил в штабе предписание и на патрульном мотоцикле поехал в лагерь, чтобы предупредить Марьяну и повидаться с отцом. По дороге несколько раз встречались с англичанами. На сытых лицах освободителей провинции Кернтен не было и тени войны! Но интуиция подсказывала ему, что в этом выжидании кроется недобрый умысел. Дети Альбиона играют на две руки! Разоружив казачьи полки, офицерам, однако, оставили пистолеты. Карабины и шашки разрешили носить конвойцам. Щедро раздают консервы, сигареты, банки со сгущёнкой. И в то же время установили комендантский час...

День ото дня отношение британцев к «добровольно передавшимся» неуклонно менялось! Прежде они взирали на казачьи патрули снисходительно, даже козыряли. С двадцатых чисел мая дежурные машины оккупантов стали чаще останавливать казачьи разъезды и одиноких казаков, придирчиво проверять документы. Вдруг майор Дэвис передал требование своего командования: сдать оружие полностью, в первую очередь, офицерам. Получив домановский приказ подчиниться англичанам, комендант Шаганов подал рапорт о невозможности нести дальнейшую службу. В приёмной начальника штаба, несмотря на субботний вечер, толпились офицеры. Соломахин проводил совещание с высшими чинами, непредвиденно затянувшееся. Незнакомый Павлу полковник, несомненно эмигрант, изрядно захмелевший, перебирал в руках чётки, откинувшись на спинку дивана. Павел сел рядом, держа в руках рапорт. Одутловатое пунцовое лицо полковника кривилось в усмешке.

— Как вам приказ англичан? — обратился он к Павлу, забрасывая ногу на ногу, покачивая носком зеркально отливающего сапога.

— Мы лишаемся всякой самозащиты. Фактически сегодня, 26 мая, казачье войско прекращает своё существование!

— Когда мне сообщили о тотальном разоружении, о том, что нам выдадут более совершенное английское оружие, я вспомнил анекдотец. Сидит цыган на телеге и смотрит на свою чумазую орду. И думает: то ли этих отмыть, то ли новых, чистеньких наклепать? Вот так же, как этот болван, думают некоторые казачьи генералы! Дело идёт к выдаче нас Советам. Сегодня утром в Мюллене арестовали фон Паннвица! Из короткого донесения, которое успели получить, явствует, что он передан сталинцам.

Что-то оборвалось в груди у Павла, он с острой, внезапной болью подумал: «Началось!» Ждать аудиенции у Соломахина, пожалуй, не имело смысла. Он вернулся в комендатуру, забрал свои документы, паспорт, подтверждающий французское гражданство. Пересчитал жалованье за два последних месяца. Затем кликнул мотоциклиста и, дав распоряжение сотнику Якимчуку, своему заместителю, вновь направился в Пеггец.

Минули окраину Лиенца, пересекли железную дорогу и разогнались по шоссе к подгорью, где громоздились бараки лагеря. Солнце высвечивало долину Драу, расступающуюся меж горных громадин к юго-востоку. Вдоль дороги мелькали потравленные казачьими лошадьми луга. Местами на выступах скал громоздились сосны. А в глубине долины туманно синели неведомые,