Шёл седьмой час утра.

7

А вечером Павла Шаганова вызвал в штаб посыльной. Там войскового старшину ознакомили с приказом Доманова: завтра, 28 мая, в понедельник, в 13.00 прибыть в штаб всем офицерам казачьих войск, служащим в нём, а также командирам отдельных подразделений (форма — парадная). Все остальные офицеры обязаны собраться в это же время на плацу в местах дислокации своих частей. Командующий английской 8-й армией генерал Александер намерен провести в Обердраубурге совещание со всеми офицерами Стана.

Марьяна меняла пелёнку, когда Павел вернулся подавленный и молчаливый. Увидев голенького карапуза, он посветлел взглядом, улыбнулся. И только жена отлучилась на кухню, где сушилось бельё, украдкой наклонился и поцеловал сынишку в пяточку. За минувший месяц он заметно подрос, окреп, на ножках появились перетяжечки. Отрадное тепло окатило Павла...

Перепеленав, любимая села кормить. Вовочка присосался к груди, зачмокал губками. Павел прикорнул на подоконнике, сняв китель, закурил. Ветерок, по-летнему мягкий, споро вытягивал дым в открытое окно, задувал под ворот нательной рубахи. Взглядывая то на мужа, то на младенца, Марьяна заговорила, и её голос дрогнул:

— Я уже знаю о поездке. Только что забегала Лиля, жена Коли Краснова, твоего сослуживца по юнкерскому училищу. Он теперь у генерала Васильева адъютантом. Лиля очень взволнована! У них югославские, по эмиграции, паспорта, и они могут выехать куда угодно. А Николай решил, как и все Красновы, отправиться на совещание к английскому генералу. Это — его личное дело. А ты?

Павел ответил не сразу:

— Всю жизнь то мной командовали, то я приказывал. А теперь поступлю так, как хочешь ты, — с непривычной поспешностью пробормотал он и отвёл взгляд.

— Почему?

— Ты же понимаешь...

— Нет! Принимай решение сам, — отрезала Марьяна, перекладывая сыночка и выпрастывая из-под халатика другую грудь. — Я не хочу, чтобы потом упрекал меня. Это слишком серьёзно! Среди этого сброда есть такие, как ты, достойные офицеры. Вот и Володенька таким же будет!

Столько наболевшей нежности было в голосе Марьяны, что у Павла защемило сердце. Стройная, большеглазая, с повителью пепельных волос до плеч, она обрела не только прежнюю красоту, но и несуетную уверенность. И вот такую, обновившуюся Марьяну он любил ещё сильней, отчаянней!

— Утро вечера мудренее. Решу завтра.

Дождавшись, когда жена уложила сынишку, Павел порывисто подошёл к ней, обнял — и вдруг с грустью ощутил разницу в их возрасте, невыразимо мятежную ласковость. От кожи и волос Марьяны излучался запах розы! Он зарылся носом в шорохливую шелковень прядей.

— Я розовой водой голову мыла. Нравится?

Он улыбнулся, заглядывая в любящие глаза, легко прикоснулся к зовущим её губам...

Эта майская ночь — как никогда — показалась короткой. И восторг обладания друг другом, и страх, что могут расстаться навек, изводили души. Марьяна дважды поднималась к младенцу. Павел, на минуту покинутый милой, ощущая неизбывное желание и силу, упивался оставшимся в постели тончайшим духом роз и теплом молодого женского тела...

Утром, наблюдая за тем, как муж старательно бреется, Марьяна всё поняла без слов.

Потом он надел парадный мундир. Сказал, где спрятал свой пистолет.

— Значит, всё-таки едешь? — уточнила Марьяна, подавая мужу белый отглаженный платочек. — Иначе нельзя?

— Да. Иначе нельзя, — утвердительно кивнул Павел, и в тёмно-голубых глазах, к её изумлению, вспыхнула некая озорная лукавинка, как будто речь шла о невинно-весёлой проказе. На оживлённом лице с порезом на подбородке не было и тени страха. — Либо пан, либо пропал.

— Ты себе хозяин! Только ведь обещал всех нас увезти в горное селение...

— Пока это невозможно. Я обязан выполнять приказ походного атамана, хотя полностью с ним не согласен. Пётр Николаевич Краснов, Семён Краснов, Головко, Соломахин, Васильев, Тихоцкий. Почти весь генералитет едет! А я должен ховаться? Чтобы потом, если всё кончится благополучно, любой офицер имел бы право назвать меня трусом? Я присягу давал казачеству... Нет! Срывать погоны, как делают это сейчас в Стане негодяи, я не в состоянии... Ты это должна понять, Марьянушка!

Стоически сдерживая копившиеся слёзы, дрожа подбородком, — такая беззащитно несчастная! — Марьяна нашла в себе силы взять одёжную щётку и смахнула с рукава мундира приставшие соринки.

Чтобы хоть как-то приободрить жену, обнимая её на пороге, он командирским баском уверенно пообещал:

— Поеду. А там разберусь. Буду действовать по обстоятельствам. Вернусь! Можешь не сомневаться...

Освободив Шаганова от участия в совещании у походного атамана, на котором окончательно утвердили требования казаков к английскому командованию, Соломахин направил его в лагерь Пеггец, где проживало большинство офицеров.

Штабной автомобиль подвёз войскового старшину к бараку № 6. Помимо казачьей комендатуры тут же размещалась и канцелярия майора Дэвиса. Комендант, генерал-майор Бедаков, озадаченный и побледневший, пожал Павлу руку и забросал вопросами:

— Что за чертовщина? За спешка такая? Почему так срочно потребовались англичанам? Главное — все офицеры и военные чиновники? Всего два часа назад получил от Доманова телефонограмму. Требует к 13.00 собрать весь численный состав. Я разослал связников в полки, станицы, военное училище. Но не гарантирую, что все успеют.

— Странно. О поездке на конференцию в Виллах в штабе было известно вчера вечером, — возразил Павел, подходя к открытой форточке и закуривая.

— Вот как? — прищурился Бедаков. — Недаром подняли штабники тарарам! Потребовали в двух экземплярах списки офицеров — ив полках, и в училище, и тех, кто проживает в нашем лагере. Якобы для получения обмундирования. Что-то затевается!

Почти следом за Шагановым к коменданту прибыли два английских офицера, чтобы выяснить точную цифру делегатов и подать необходимое количество машин. Переводчица, Ольга Дмитриевна Ротова, жена изгнанного из Стана Донского окружного атамана, миловидная, худощавая женщина средних лет, задержалась после отъезда британцев, с откровенным сомнением сказала коменданту:

— Всё так неожиданно, Игнат Максимович, что трудно разобраться. Почему приглашают к генералу Александеру в Виллах всех офицеров, а не он, своей собственной персоной, приедет в Лиенц?

Между тем на площади лагеря уже собирались, как было приказано, делегаты. Павел с младшими офицерами комендатуры вышел к ним, дал команду строиться в колонны по войсковой принадлежности: впереди — донцы, за ними — кубанцы и терцы. Площадь полнилась не только офицерами. Пёстрым живым потоком спешили их жёны, сновала детвора, у бараков понуро покуривали старики.

Плотной цепью подъехало около двух десятков длинных армейских грузовиков, крытых парусиной. Один из двух приехавших лейтенантов был Павлу знаком —