«Дожили, два охотника прячутся от охотников по чужим огородам», — посетовал Джоэл, когда нечаянно раздавил мясистую капусту на грядке. Батлер встрепенулся от хруста и, как нашкодивший мальчишка, отодвинул доску в заборе, призывая протискиваться в следующий двор.

— Почему мы не можем идти нормально? Или хотя бы по крышам? — тихо недоумевал Джоэл.

— Потому что я больше не охотник и пришел до сигнала, — коротко объяснил Батлер, отчего Джоэл снова испугался, будто его ведут в ловушку. — Прости, Джо, я не хотел впутывать Ли. Все… все так сложно.

Батлер замер на мгновение, съежился, исступленно лохматя и без того поредевшие волосы с блестящими в них седыми прядками. Как же Батлер постарел за лето! Наверняка за тот месяц, который превратился в его личный кошмар наяву, тяжелое бремя сомнений и молчания.

Неудивительно, что в театр он пришел один: им с Энн такой подарок был хуже плевка. Джоэл еще тогда заподозрил. Только они с Ли, два глупца, все приняли за чистую монету, обрадовались, повеселились. Но теперь воспоминания о безмятежном счастье казались почти преступными. Джоэл наслаждался в яблоневых рощах бездельем и радостью, пока старинный друг терзался подле обреченной жены, наверняка не раз хватаясь за меч. И снова его опуская. Пусть он не рассказывал, но Джоэл живо представил картину в деталях. Он хорошо знал мимику и движения Батлера, знал, как тот измучен бесконечной чередой потерь, будто кто-то его и впрямь однажды проклял. Змей посмеялся, наделив самого достойного и милосердного охотника самой несчастной судьбой.

«Только бы с твоей малышкой ничего не стряслось! Силы праведные, я в вас не верю, но молю!» — судорожно думал Джоэл, пока они скитались по огородам, переходя украдкой через пустынные улицы. Вскоре с башен донесся утробный гул — городу повелевали проснуться. Больше не требовалось скрываться, хотя они все равно пересекли заброшенный сад. Джоэл узнал в беленом аккуратном домике жилище арестованного постоянного клиента Джолин.

Герань на запыленных окнах засохла и сморщилась, урожай же с грядок и деревьев уже собрали, вероятно, унеся на городские склады для общего запаса. Незаселенный дом пока стоял напоминанием о недавнем потрясении. Еще одном, очередном, в этой бесконечной круговерти.

Два дня счастья пролетели касанием теплого ветра. Крошечный стеклянный шар с хлопьями снега или весенними соцветиями — бессмысленная, но красивая игрушка, выскользнувшая из рук, разбившаяся вдребезги. Остались только растоптанные лепестки под грязными сапогами. И ни тени покоя.

Сердце отмеряло удары на уровне горла, холод бился в висок назойливой птицей, когда бывшие охотники уже без опасений вынырнули на одну из улиц Торгового Квартала, миновав бельевые веревки. «Джо, не хочу становиться мылом», — пронеслось в голове, когда в лицо ударил неприятный запах выстиранных вещей. Похоже, мыло и впрямь делали из сомнов.

«Никто из вас не станет мылом. Обещаю. Вы все выживете! Обязательно!» — твердил себе Джоэл, словно заклиная пространство, сошедшееся клином возле приземистого двухэтажного строения с простой вывеской «Скобяная лавка».

Батлер не придумал никакого названия, и магазин на первом этаже выглядел заброшенным. Похоже, уже месяц он не пытался ничем торговать. Все его мечты и надежды рухнули, и вот он пришел к другу, раздираемый отчаянием. Пришел, чтобы просить все исправить. И Джоэл снова гнулся под тяжестью непомерной ответственности. Он не знал, как помочь. Наверное, впервые ощущал себя таким беспомощным. Если бы он изучал хотя бы основы гематологии, анализируя под микроскопом кровь сомнов, то мог бы еще что-то сообразить, найти объяснение.

Но он не знал ничего, кроме того, что Вермело планомерно «выпивает» гигантская воронка тишины. Похоже, игра Змея вступила в завершающую стадию. Больше он никого не собирался оставлять в живых. Превращения с возвратами могли оказаться и надеждой на спасение, и явным предвестником неминуемого конца.

Джоэл в нерешительности остановился у двери. Батлер возился с ключами, что-то бормотал под нос, кусал усы, не попадая в замочную скважину. Он озирался по сторонам, как взломщик, как горький пьянчуга, у которого трясутся руки. Они оба боялись, что их засекут караулы и сочтут неблагонадежными личностями за подозрительное поведение, поэтому спешно скользнули внутрь запыленного помещения.

Полумрак вскоре осветило тусклое мерцание потертой масляной лампы в стеклянном абажуре. Джоэл украдкой осмотрелся: несостоявшаяся скобяная лавка встретила запыленным прилавком, чередой неразобранных ящиков, разбросанными документами. Обычно аккуратный Батлер все забросил, хотя кое-где виднелись следы уборки — протертые полки, вымытая посуда, словно кто-то принимался наводить порядок, но не успевал завершить дело. Не хватало сил. Или времени.

— Я уже месяц… месяц запираю ее в подвале, — сбивчивым дрожащим голосом начал рассказ Батлер. — Соседям говорю, что Ида серьезно больна, прошу посидеть с малышкой… Вру, всем вру. Окружающим, себе и ей… говорю, что скоро все пройдет. Джо, что пройдет? Что и как? Я вру! И больше так не могу.

Джоэл ждал. Ждал одной невыполнимой чудовищной просьбы — быстрая казнь из милосердия. Но Батлер просто стенал в пустоту, отчего Джоэл еще больше нервничал. Он неуверенно прислонился к деревянному прилавку, вычерчивая на серой поверхности спиленные природные узоры, которые напоминали плетением иссушенные капилляры. Доски в Вермело ценились, сломанную мебель никогда не выбрасывали, а отдавали столярам на починку или переделку. Металл же использовался для оружия и тюремных решеток.

В пустынной лавке из этого неподатливого материала оказалась дверь, единственная в своем роде, страшная дверь, увитая бурыми потеками ржавчины, — ведущая в подвал.

Батлер приблизился к ней шатающейся походкой умалишенного. И, как у сумасшедшего, вращались глазные яблоки на фоне выкатившихся из орбит белков, когда он приникал к шершавой поверхности, вслушиваясь в то, что творится по ту сторону запрета.

— Ида? Ида, ответь, — позвал он, но ответа не последовало. Батлер облизнул пересохшие губы, вздрогнул, бессильно прислонился к двери лбом, точно надеясь так послать мысленный импульс, перенестись туда, вниз, бестелесным призраком.

«Батлер… Что, если это конец?» — хотел сказать Джоэл, но язык примерз к небу. Оставалось только стоять немым свидетелем чужого неискупимого горя.

— Ида, пожалуйста, уже рассвет, уже закончилась ночь, — шептал Батлер, потом гулко ударил кулаком в дверь: — Проклятье!

— Батлер… Батлер, это ты, любимый? Прости! Я… я задремала, — донесся из подвала растерянный голос.

«А что если он просто спятил и держит жену в заточении, как тот маньяк, который набивал рты жертв червями?» — с ужасом подумал Джоэл, вспоминая одно из своих самых мерзких расследований.

С каждым мигом пребывания в сизой пыли лавки его окутывали все новые и новые сомнения, прорывались необоснованные подозрения. Батлер представал не печальным мудрецом, а опасным безумцем. И Джоэлу начало казаться, что и его привели не для казни, а для того, чтобы разделать в подвале, чего он, впрочем, все равно не позволил бы. Но кто мог гарантировать, что в лавке не притаилась какая-нибудь секта, практикующая жертвоприношения?