Добавим также, что по данным на 1 ноября 1925 года в РСФСР было закрыто и не функционировало лишь 4,7 % православных церквей. Да и то главным образом в силу того, что, лишившись государственных дотаций, прихожане не всегда имели возможность их содержать1.

Профессор Иринарх Аристархович Стратонов, которого издательство РПЦ характеризует как глубоко верующего уче-ного-эмигранта, имевшего «ясное церковное сознание и способность трезво оценивать события», в 1932 году писал, что при всем внешнем давлении и внутренних неурядицах, начало 20-х годов не стало периодом «кровавого богоборства». Скорее наоборот.

«Многие из заключенных епископов в 1920 году вернулись в свои епархии. Местная церковная жизнь стала устраиваться… Храмы наполнились молящимися, при этом среди молящихся не было того преобладания женского пола, которое замечалось до революции».

«Нельзя не отметить и обгцереяигиозного подъема в массах… Церковная жизнь к 1920 году восстановилась полностью, а может быть даже превзошла старую, дореволюционную. Вне всякого сомнения, что внутренний рост церковного самосознания верующего русского общества достиг такой высоты, равной которой не было за последние два столетия в русской церковной жизни»1271 1272.

После сентябрьского Пленума ЦК, где разразился скандал, связанный с Троцким, Ленин «разыскивал что-то среди книг в библиотеке», но, не найдя, выразил желание поехать в Москву. 8 октября, когда Крупская «хотела проститься с ним, сказав, что она едет в Москву, В.И. надел шляпу, показав, что он хочет ехать с ней. На уверения, что ему нельзя, что он болен, что его растрясет, только махал рукой». Однако профессор Осипов, запись которого мы процитировали, решительно воспротивился, и «Н.К уехала, сказав, что возьмет его в следующий раз»1.

13 октября Ленин повторил попытку. «После слов Марии Ильиничны, что она едет в Москву, тоже показал, что нужно ехать». Входе объяснений Владимир Ильич дал понять, что хочет попасть в Кремль якобы лишь для того, чтобы привезти некоторые книги. Осипов поездку запретил, а когда Ленину дали список литературы, он отобрал только что вышедшие из печати тома собственных сочинений, несколько книг Троцкого и Рафаила (Фарбмана Р.Б.)1273 1274.

Наконец, 18 октября Владимир Ильич добился своего. Профессор Осипов пишет, что в этот день он пришел к Ленину в 15.30 и узнал, что Владимир Ильич отказался от обеда, очень взволнован и решительно настроен на то, чтобы ехать в Москву. С помощью санитара он дошел до гаража и сел в открытый автомобиль, который должен был отвезти в город Казимира Зорьку.

Никакие уговоры врача и родных не подействовали. Единственное, чего удалось добиться — согласия пересесть в закрытый автомобиль. Вместе с Лениным поехали Крупская, Мария Ильинична, начальник охраны Пакалн, профессор Осипов и фельдшер Рукавишников. По дороге шофер Рябов дважды попытался свернуть в сторону и вернуться назад, но Владимир Ильич тут же решительно пресекал эти попытки.1275

Около 19 часов приехали в Кремль. «Часовой осматривает пропуска у нас, — рассказывает Рукавишников, — а Ильич сидит, откинувшись в угол автомобиля… Часовой наклоняется ближе, чтобы рассмотреть пассажира, не показавшего пропуск. Увидел и отпрянул. Вытянулся в струнку, руку под козырек..»

Они въехали в Кремль. Ленин поднимается в свою квартиру. Некоторое время, сидя в кресле, отдыхает с дороги, а потом начинает просматривать книжные шкафы и все комнаты.

Всю дорогу, от самых Горок, Владимир Ильич находился, как пишет Осипов, в «радостном состоянии». Еще бы! Ведь он не был здесь с 15 мая — пять долгих месяцев…

Но он не мог не заметить определенной странности: 18 октября был четверг, нормальный рабочий день, когда в Кремле в это время все еще бурлила деловая жизнь, толчея, шли различные совещания и заседания. Теперь же, вместо обычного многолюдья, тишина и ни души.

Легли спать. Ночь прошла спокойно. А с утра он опять, как пишет Крупская, — «разобрал свои тетрадки» и рылся в библиотеке. После обеда, около 14 часов, Ленин попросил покатать его в коляске по Кремлю. День все-таки был рабочим, и он должен был хоть кого-нибудь встретить… Встретил! «Из-за угла, — рассказывает Рукавишников, — вывертывается взвод красноармейцев. Вот они поравнялись с Ильичем. Взводный: “Равнение направо!” Красноармейцы оборачиваются к Ильичу. Взводный, подтянувшись, отдает честь…»

Запись Осипова: «В.И. показал, что хочет выехать за пределы Кремля: подали автомобиль, катался по Москве, ездил мимо выставки». Речь шла о Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке, к которой он проявлял особый интерес. Но осмотреть ее подробно не удалось — пошел дождь.

«Вернувшись обратно, — продолжает Осипов, — прошел в зал Совнаркома». Рукавишников рассказывает более подробно: Ленин «вторично направился в свой кабинет, но на сей раз не удовлетворился его осмотром, а повернул в дверь, ведущую из его кабинета в зал заседаний Совнаркома. Зал был пуст: ввиду приезда Владимира Ильича заседания были отменены. Ильич покачал головой. Мне кажется, что он рассчитывал увидеть здесь многих из своих товарищей».

Об этой поездке Ленина ходило по Москве множество слухов и сплетен. Естественно, мы находим их в воспоминаниях Н. Валентинова. О степени достоверности этих слухов он сам написал следующее: информацию он получил от брата П.Н. Малянтовича, юриста Владимира Николаевича Малянтовича («Икс»), обладавшего обширными связями, в том числе и в медицинских кругах.

Более 30 лет Валентинов эту информацию никак не фиксировал и «даже мысль о том, — как он пишет, — в голову не приходила. Очень часто многое слышанное, как говорится, в одно ухо влетало, а из другого вылетало… Смутно помню, что он в качестве своих информаторов называл Крамера и Кожевникова… Главным его информатором в этом деле был Крамер»1.

1 Валентинов Н. НЭП и кризис партии. С. 63.

546

Согласно этой версии, «Ленин пришел в свою квартиру и там долго искал какую-то вещь, написанную им до третьего удара и оставшуюся в его кремлевской квартире, когда его на носилках перевезли в Горки. Хранимые им бумаги Ленин никогда не позволял трогать. В 1922 г., уехав в Горки, он потребовал от Фотиевой (она о том пишет) “запереть ящики его стола в кабинете и ничего там не разбирать”. Такие же порядки он установил и в своей квартире. Никто, в том числе и Крупская, не должен ни брать, ни перекладывать его заметки и всякие другие документы.