Субъективизм его оценок проявился и в отношении к вопросам, связанным с Германской революцией. При их обсуждении в Политбюро он не высказывал никаких возражений. А вот во время скандала, учиненного им на сентябрьском пленуме, вдруг заявил, что «руководство Германской компартии никуда не годится» и что «германская революция обречена на гибель.

Речь эта произвела угнетающее впечатление на всех присутствующих. Но громадное большинство товарищей считало, что эта филиппика… не соответствует объективному положению вещей» и в конечном счете способна лишь нанести «величайший удар Германской компартии, стоящей сейчас на аванпостах мировой революции»1.

Еще более субъективны оценки Троцким внутрипартийного положения. Он характеризует его теми же красками, что и меньшевики. Он, в частности, ставит под сомнение «приемы и методы» созыва XII съезда, т. е. порочит легитимность его состава. «Весь советский аппарат, — говорилось в письме, — смотрит и должен смотреть на съезд РКП, как на источник правительственной власти. Когда один из членов Политбюро заявляет, что XII съезд был будто бы подтасован… это есть не что иное, как подготовка почвы для отрыва советского аппарата от партии»1288 1289.

Троцкий считает, что благодаря назначенству секретарей «партия превратилась в бездушную машину». Между тем «создается новое поколение активных работников, получающих от партии все, что она может им дать… Тяга рабочих в партию очень значительна. Общий культурный уровень членов партии поднимается с каждым полугодием. Партийная печать, несомненно, улучшилась.

Секретари и организаторы, если говорить о них в широком смысле слова, состоят, в значительной степени, из числа свежих молодых работников. Толки о “верхах” и “низах”, принимавшие иногда крайне болезненный и нежелательный характер, почти прекратились»1290.

«Заявление 46 сторонников тов. Троцкого» договаривает то, о чем умолчал сам Троцкий. Они прямо пишут, что во всем повинен «сложившийся после X съезда режим фракционной диктатуры». Но этот режим «был, как известно, создан при непосредственном участии тов. Ленина… Многие ли в нашей партии согласятся с тем, что тов. Ленин стоял только во главе фракции, а не во главе партии?»1291

«Петиция 46» есть плод соглашения группы «демократического централизма» с «группой тов. Троцкого». И «мы вынуждены с сожалением констатировать, что тов. Троцкий стал центром, вокруг которого собираются все противники основных кадров партии»1.

Под письмом стояли подписи Н. Бухарина, Г. Зиновьева, М. Калинина, Л. Каменева, В. Молотова, А. Рыкова, И. Сталина, М. Томского. Специально отмечалось, что «отсутствуют тт. Ленин, Рудзутак». Публикаторы этого документа полагают однако, что «основным автором документа явился И.В. Сталин»1292 1293.

20 октября Бухарин, находившийся в это время в Петрограде, ознакомившись с письмом, прислал оттуда Сталину и Томскому телефонограмму: «Категорически настаиваю на следующих изменениях текста: во-первых, необходимо обязательное включение и развитие пункта о внутрипартийной демократии; во-вторых, нельзя изображать экономический кризис в столь розовых красках; в-третьих, необходимо гораздо больше использовать ноту о партийном единстве; в-четвертых, уничтожить все признаки газетного фельетона. Документ должен быть в высшей степени строгим и корректным по форме»1294.

Увы, это были, как говорится, — «цветы запоздалые», и документ ушел в типографию без тех изменений, на которых «категорически настаивал» Николай Иванович Бухарин.

23 октября Троцкий ответил письмом, обращенным также ко всем членам ЦК и ЦКК, т. е. фактически к пленуму, который открывался 25-го. И прежде всего он попытался в этом письме отвергнуть обвинения во фракционности.

«Что существование фракций, т. е. организованных объединений единомышленников внутри партии, — считает Троцкий, — представляет чрезвычайную опасность, это совершенно бесспорно. Но отсюда еще очень далеко до провозглашения фракцией каждой попытки отдельного члена партии или группы членов партии обратить внимание ЦК на неправильности и ошибки проводимой им политики.

..Действительно нефракционный режим в партии может на деле не нарушаться только в том случае, если партия снизу доверху остается активным и самодеятельным коллективом, если… руководящие учреждения… с величайшим вниманием относятся к голосу внутрипартийной критики, не пытаясь ликвидировать всякую самостоятельную мысль партии обвинением во фракционности»1.

Второй вопрос, который поднимает Троцкий, — это стремление «вовлечь в нынешние спорные вопросы имя т. Ленина, представляя дело так, будто бы, с одной стороны, есть продолжение политики т. Ленина, а с другой стороны, — борьба против этой политики». И поскольку «авторитет т. Ленина значил для меня не меньше, чем для любого другого члена ЦК», он ответит в этом письме «пункт за пунктом, давая точные цитаты и ссылки на документы, легко доступные проверке»1295 1296.

В этой связи он возвращается к истории вопроса о Госплане, о монополии внешней торговли, к дискуссии об «ав-тономизации», о его отношении к крестьянству, а поскольку в письме членов Политбюро приводилось множество самых различных фактов и разговоров, то и Троцкий подробнейшим образом цитирует документы, вспоминает — кто, что, где и когда сказал или написал, объясняет мотивы тех или иных своих поступков.

Для историка вся эта двусторонняя переписка, в сочетании с обширным комментарием публикаторов, дает богатейший материал для исследования, но для нынешнего читателя — все более смахивает на склоку. Это тот самый случай, к которому — в определенной мере — применимы слова поэта Игоря Губермана: «…Чем он интересней для историка, / тем для современника печальней».

Необходим авторитетный и правомочный хозяйственный штаб, считает Троцкий. «До тех пор, пока во главе хозяйственной работы, — пишет он, — стоял тов. Ленин, он был сам в значительной мере своим штабом… Длительный отход т. Ленина от руководящей работы может быть до некоторой степени возмещен только организационно-правильной постановкой руководства хозяйством.