(читай — слияния) настал. Он приглядывается к лейтенанту, контролирует каждый его поступок, каждый шаг. Проверяет его. Он не подозрителен, он осторожен, Ибо первейшее для него не он сам, а люди, ради чести, гордости и жизни которых он теперь и живет. И он только тогда помягчает, примет лейтенанта, когда убедится, что тот не просто хочет быть на него похожим, а что достиг его, что стал таким же, как он. Что теперь и он, лейтенант, тоже оставит себе ботву, а морковь отдаст людям.

Тогда и будет написано: «Светлоголовый умер…» Раздвоение уйдет. Придет слияние. Вновь герой Воробьева обретет свою — но теперь уже совершенно качественно новую — цельность.

Именно так читается эта маленькая вставная новелла из повести «Почем в Ракитном радости». Именно она — по сути своей — заключает, венчает жизнь героя Воробьева в плену.

А дальше что? Ведь мы задались целью проследить, так сказать, биографию героя Воробьева. Как же сложилась дальнейшая его судьба?..

«…Я хороший шофер. Я научился ездить давно, еще во время войны в тылу у немцев в Прибалтике, когда командовал партизанским отрядом. В нем находились одни военнопленные, бежавшие из немецких лагерей. У каждого из них, когда он набредал на отряд, в глазах было… восхищение, мольба и страх, но я принимал этих людей без анкет и допросов, потому что сам был таким, и глаза их успокаивались…»

Эти слова из той же повести, что и новелла. В новелле герой обретает моральное право влиять на судьбы людей, нести ответственность за их жизни Теперь, бежав из плена, он организует партизанский отряд и командует им. Логика последних лет жизни героя правомерно ставит его на эту новую, еще более высокую ступень осознания долга перед людьми. И он до конца выполняет этот свой долг.

Война завершилась. Страна одержала самую великую свою военную победу за всю историю. Но для них, бывших военнопленных, эта победа дороже вдвойне. Она еще для них — «своя великая Победа». Победа над самими собой, над своей, казалось бы, неминуемой смертью. Они из тех пленных, кто перенес чудовищные издевательства, раны и голод только потому, что духом своим, верой были сильней, чем другие, оказавшиеся в их положении. И они сумели совершить невозможное — бежали из лагерей. А потом, снова рискуя жизнью, с таким трудом отвоеванной у смерти, они опять шли в бой с ненавистным врагом. Так повелело им сердце. Так повелела им Родина. И они чисты перед ней, они выполнили свой долг.

Вера в праведность своих дел помогла людям остаться людьми. Но наш главный герой? Имеет ли он право на эту веру? Там, в плену, он имел это право. А теперь? Его победа в войне — над врагом, над собой — не списала вины перед теми, кому причинил он зло еще до войны. Не списала ему себя довоенного, себя прошлого. А прошлое требует полного расчета… Снова читаем «Почем в Ракитном радости». Но помним и рассказы — «Синель», «Ермак».

Трудно зарабатывает герой Воробьева прощение жестоко обиженных им когда-то людей. Но теперь он уже признает, понимает, что был перед ними виноват. И это, может быть, самая большая его над собой победа!

Эту победу помогла ему одержать война. Там, на войне, он познал себе истинную цену, познал истинную цену жизни людей. Он научился думать там, на войне. Думать — а потом уже решать: так поступить или эдак.

…Герой Воробьева любит посидеть за рулем. Любит покинуть на время ставшую второй его родиной гостеприимную Литву и отправиться в дальний путь — к зовущим просторам России. Взятая напрокат «Волга» вольно или невольно, но обязательно отыщет дорогу в родное село. И на этой дороге неизменно будет мучить его невеселая мысль: «А не повернуть ли назад?»

И это всегда так. Чем ближе герой Воробьева к родным местам, тем больше одолевают его сомнения: стоит ли ехать дальше? Встреча с детством, с людьми, которых он знал, любил или ненавидел, всегда притягивает его воображение, всегда в нем бьется властное и неумолимое (и безотчетное) желание замкнуть кольцо, поставить над «и» все точки. И всегда вместе с этим желанием соседствует, ходит рядом, живет страх. Нет, не страх, что будет расплата за когда-то содеянное, — всей своей жизнью он искупил вину перед прошлым. Он понял жизнь. Но удалось ли понять ее тем, кто остался в родных местах, кто не шел с ним по жизни вместе. Вот что страшит его. Вот почему терзают его сомнения: ехать или повернуть? И герой Воробьева всегда едет. Пусть прежним остался Яков Семенович Кочеток. Пусть Яшка Кочанок (этот свидетелем был, когда судили дядю Мирона, «подтвердил» вооруженное нападение на «юного героя») в войну стал дезертиром и его пристрелили свои — был подлец, подлецом и подох. Но ведь были на его родине и другие люди. И эти люди не могли не понять происшедших с героем перемен.

Нужно верить. И нужно ехать. Только еще раз надо выверить мысленно свою жизнь, еще раз обосновать, удостоверить перед самим собой право на возвращение.

В одну из таких поездок герой узнает, что дядя Мирон, оказывается, жив, вернулся и по-прежнему работает в колхозе. Герой счастлив. Но как дядя отнесется к нему, к человеку, из-за которого пришлось столько хлебнуть? Как встретит?

Как на суд, он идет к дяде Мирону и называет себя.

«Мало ли каких слов я ждал в ту минуту, но из этого ничего не сбылось, — дядя Мирон не сразу, молча и дробненько пошел ко мне, глядя куда-то в угол мельницы, и лицо его было белым как мука. Я не знал, с чем он шел, и поэтому не двигался с места. Он подступил ко мне вплотную и не то сказал, не то охнул, и голова его очутилась у меня под мышкой, — до такой степени, оказывается, дядя Мирон был мал ростом. Я обнял его за плечи и зажмурился…

Потом мы стояли друг против друга, и дядя Мирон водил по моему лицу шершавой, как брезентовая варежка, ладонью и спрашивал:

— Да ты чего это, слышь?

— Это так, — сказал я. — Сейчас пройдет…

— Племяш, сгреб его мать! — плачуще сказал дядя Мирон всем, кто был на мельнице. — Я сразу признал, как только увидел. Он, думаю! Так оно и вышло… Племяш!..»

Нет, ни умом и ни сердцем не остались его родные сельчане в том давнем, навсегда ушедшем времени! Они, хоть и шли по жизни другими дорогами, но, как и он, пришли к