у него пальцы, и наконец сказал, не поднимая глаз:

– Потребуются доказательства, чтобы принять меры. Добудьте их… Мне эта девушка безразлична, но подобное поведение недопустимо.

– Не беспокойтесь, патрон, вы их скоро получите. Я прослежу.

Муре окончательно лишился покоя. Он не мог забыть этот разговор и не имел мужества вернуться к нему, а потому жил в постоянном ожидании сердечной катастрофы. Октав сделался невыносимым, персонал трепетал, заслышав его голос. Он больше не прятался за Бурдонклем и сам совершал казни – ему требовалось срывать зло на живых людях, он помыкал ими, даже унижал, но его единственное желание оставалось неутоленным. Каждый инспекторский обход превращался в побоище. Приближался мертвый сезон, а Муре «прореживал» отделы, отправляя людей на улицу. Ему, конечно же, хотелось первыми выгнать Ютена и Делоша, но он понял, что, поступив так, никогда не узнает правды, так что за них расплачивались другие, и жертвой мог оказаться любой член коллектива. По вечерам, оставаясь в одиночестве, Октав плакал.

Потом наступил апофеоз репрессий. Одному из инспекторов показалось, что Миньо из отдела перчаток подворовывает. У его прилавка то и дело появлялись подозрительные девицы, одну задержали, обыскали и нашли шестьдесят пар спрятанных на теле перчаток. Инспектор организовал слежку и поймал Миньо на месте преступления, когда тот прикрывал действия высокой блондинки, бывшей продавщицы «Лувра», потерявшей работу. Действовали злоумышленники просто: продавец притворялся, что примеряет покупательнице перчатки, она припрятывала некоторое количество, оба шли к кассе, где воровка оплачивала одну пару. Муре в этот момент случайно оказался рядом. Обычно он не вмешивался в подобные инциденты, поскольку случались они часто: в некоторых отделах «Дамского Счастья» каждую неделю кого-нибудь увольняли за кражу. Директорат предпочитал не связываться с полицией, чтобы не выставлять напоказ слабые места, но в этот день Муре требовалось выпустить пар, и жертвой его гнева стал красавчик Миньо, который так испугался, что даже изменился в лице. Бледный как смерть, дрожащий, он стоял перед хозяином, а тот кричал, забыв о приличиях:

– Мне бы следовало вызвать полицейского! Кто эта женщина? Отвечайте! Кто она?.. Если не признаетесь, отправлю вас в комиссариат!

Две продавщицы увели блондинку, велели ей раздеться и начали обыск.

– Но я с ней не знаком… – лепетал Миньо. – Она явилась сюда по собственному почину…

– Не лгите, болван вы этакий! – взорвался Муре. – Никому не пришло в голову предупредить нас! Вы все тут заодно! Мы оказались в лесу Бонди[36], нас обворовывают, грабят, разоряют! Отныне пусть на выходе проверяют карманы у каждого!

Раздался тихий ропот. Несколько покупательниц, застрявших в отделе, с ужасом наблюдали за расправой.

– Ти-хо! – крикнул Муре. – Иначе я выкину отсюда всех!

Примчался Бурдонкль, встревоженный мыслью о грядущем скандале. Он прошептал несколько слов на ухо Муре и убедил его отправить Миньо в кабинет инспекторов на первом этаже, рядом с выходом на площадь Гайон. Находившаяся там злоумышленница спокойно надевала корсет, назвав имя Альбера Ломма. Миньо совершенно лишился сил, разрыдался и заговорил: он ни в чем не виноват, Альбер подсылал к нему своих любовниц; сначала он просто давал им возможность купить недорогой товар, а когда они начинали красть, был замазан по уши и не мог донести. Инспекторы услышали рассказ о целой серии феноменально ловких преступлений: ворованное прятали под юбки в просторных туалетах, расположенных рядом с буфетом, в чем очень помогали растения в кадках в рост человека, за которыми было так удобно прятаться. Иногда продавец намеренно не объявлял у кассы купленный товар, а деньги «по-братски» делил с кассиром. Случались и псевдовозвраты: вещи отмечались как вернувшиеся в магазин, а деньги за них прикарманивались. Никуда не делись и классические кражи: свертки выносили под рединготами, вещи обвязывали вокруг талии. Четырнадцать месяцев, благодаря Миньо и другим продавцам, чьи имена сообщники отказались назвать, на кассе Альбера творились темные делишки, и «Дамское Счастье» теряло колоссальные деньги, причем точная сумма так и осталась неизвестной.

Новость о происшествии разлетелась по отделам. Те, чья совесть была нечиста, трепетали, и даже ничем не запятнавшие себя сотрудники опасались увольнения. Альбер незаметно проскользнул в инспекторскую, через какое-то время туда проследовал Ломм-старший на грани апоплексического удара, потом вызвали мадам Орели. Она шла по коридору, гордо подняв голову, но ее бледное одутловатое лицо напоминало восковую маску. Отношения выясняли долго, деталей никто не узнал. Рассказывали, что заведующая отделом готового платья отхлестала сына по щекам, благородный отец рыдал, а патрон, вопреки обыкновению, ругался, как ломовой извозчик, желая непременно отдать виновных под суд. И все-таки скандал замяли, немедленно выгнали только Миньо. Альбер исчез два дня спустя – мать выпросила отсрочку, чтобы семья не оказалась окончательно опозоренной. Панические настроения царили еще много дней, ведь Муре не удовлетворился принесенными жертвами. Он бродил по магазину и давал расчет всем, кто осмеливался поднять на него глаза.

– Чем вы заняты? Мух ловите?.. Уволены!

В конце концов гроза обрушилась на Ютена. Его заместитель Фавье жаждал стать заведующим и подсиживал начальника, донося в дирекцию обо всех его промахах. Однажды утром Муре проходил через отдел шелков и застал Фавье за странным занятием – тот менял этикетки на остатках черного бархата.

– На каком основании вы снижаете цену? Кто распорядился? – поинтересовался он.

Заместитель Ютена намеренно привлек внимание патрона к своему занятию, предвидя последствия, но ответил с наигранным удивлением:

– Господин Ютен…

– Вот как… И где же он?

Одного из продавцов послали в отдел приемки за провинившимся, и произошло бурное выяснение отношений.

– Вы что же, теперь самовольно меняете цены? – язвительно-гневно поинтересовался Муре, чем несказанно удивил заведующего отделом.

– Я беседовал об этом с Фавье, но приказа не отдавал!

Провокатор сделал огорченное лицо и опроверг своего шефа. О, он, конечно, призна́ет себя виноватым, если это спасет господина Ютена… Внезапно ситуация вышла из-под контроля.

– Зарубите себе на носу, милейший, – кричал Муре, – я терпеть не могу самоуправство! Цены – прерогатива дирекции.

Он говорил резко, намеренно оскорбительным тоном, чем немало удивлял продавцов. Обычно разнос не устраивался прилюдно, кроме того, могло ведь иметь место недоразумение или ошибка. Патрон вел себя как человек, жаждущий дать волю злости, спустить всех собак на предполагаемого любовника Денизы. Он преувеличивал вину Ютена, давал понять, кто в доме хозяин, и договорился до того, что за снижением цены на бархат кроются бесчестные намерения.

– Но я собирался обсудить это с вами… – блеял Ютен. – Снизить цену необходимо, с бархатом вышла незадача, он плохо продается.

Муре закончил разговор угрозой:

– Мы займемся проблемой позже… Не вздумайте своевольничать, если хотите сохранить работу.

Он отвернулся от ошеломленного Ютена, тот разозлился и излил душу Фавье, поклявшись «швырнуть заявление об уходе в лицо этому грубияну!». Впрочем, обещание было тут же забыто, и Ютен принялся мусолить все чудовищные обвинения в адрес начальства, слышанные им из уст продавцов. У Фавье глаза блестели от удовольствия – Ютен сам рыл себе могилу, – но он демонстрировал сочувствие, симпатию и одновременно подзуживал его. На выпад следует ответить… Разве можно так заводиться по пустякам? Что происходит с Муре, он будто белены объелся?

– Все знают, в чем дело, и не моя вина, что шлюха из готового платья морочит его! Отсюда и ветер дует. Он знает о нашей интрижке, вот и злится. Возможно, это она вознамерилась выкинуть меня на улицу, чтобы не мозолил глаза… Пусть держится от меня подальше, иначе ей не поздоровится!

Два дня спустя Ютен отправился в мастерскую под крышей, чтобы замолвить слово за одну швею, и страшно удивился, увидев перед открытым окном в конце коридора Денизу и Делоша. Они были так увлечены беседой, что не оглянулись. Ютену мгновенно пришла в голову подлая идея выдать этих двоих, но он вдруг заметил, что Делош плачет, и тихо удалился. Встретив на лестнице Бурдонкля и Жува, Ютен сообщил, что один из огнетушителей якобы сорвался с петель, надеясь, что они отправятся посмотреть и застукают Денизу с Делошем. Бурдонкль обнаружил их первым, резко остановился, велел Жуву привести директора, пока