обычно всех спутников и является тем поворотным моментом, когда дурное утреннее настроение сменяется хорошим вечерним.

Килия, 3 ноября. Сходивший утром с парохода повар сообщил, что нас собираются арестовать и ссадить с «Моряка». С целью проверки, отчасти чтобы хоть немного проветриться, я послал коменданту просьбу разрешить сойти на берег и пройти к находящемуся в Килии агенту нашего пароходства. В 11 часов явились на набережную два вооруженных солдата, в сопровождении которых я и прошлепал через весь грязный городишко к агенту. Этот последний, грек, занимающийся своими коммерческими делами, только один раз, в течение нашего пребывания в Килии, пришел на пароход и больше не появлялся. Мне хотелось узнать новости о нашей судьбе, если таковые могли быть известны греку, а также вообще о том, что делается на белом свете. Действительность превзошла ожидания. Агент сразу же сказал, что сегодня ночью комендант порта получил распоряжение конфисковать «Моряк» и груз, посадив всех сопровождающих в тюрьму. Ошеломленный новостью, я вернулся на пароход, на котором сообщение вызвало общее негодование. Что делать с нашими знаменами? Куда скрыться? Фактически не к кому и обратиться за помощью против такого безобразного произвола. Как черная туча нависла над нашими головами перспектива попасть в румынскую тюрьму. Несколько отвлек внимание наше неожиданный приход русского пассажирского парохода «Адмирал Кашерининов», ставшего ниже нас по течению у пристани, но немедленно тщательно изолированного от нас часовыми. После обеда приехал комендант порта и сообщил, что получил приказание начальства арестовать нас. О причинах этого он говорил довольно туманно. Генерал Аппельгрен коснулся вопроса об уходе нашем без груза или об отъезде на «Кашерининове», но об этом комендант не хотел и слышать. Единственно, что он пообещал сделать, – это послать подтверждение о нашей добропорядочности – и с этим вернулся на берег. Провожая его, мы имели возможность узнать, что стража наша увеличена и вместо одного часового их стоит теперь целая цепь.

Но что же Драшусов, невольно задаю я себе вопрос, не может же он провалиться сквозь землю? А может быть, и он угодил в заключение? Кто теперь знает, особенно в такой стране, где самое название «румын» является больше профессией, нежели национальностью.

4 ноября 1918 года. Вчера за ужином настроение всех радикально изменилось. Отчего-то все повеселели. Ужин оказался нисколько не траурным, но, наоборот, самым веселым из всех, бывших на пароходе. Дутов сыпал остротами и экспромтами. Перебрал он буквально всех, а про себя самого он пропел так:

Из Одессы шел «Моряк»,

Плавал по Дунаю.

И застрял на нем Казак,

Для чего, не знаю.

Было около семи с половиной вечера, когда, отяжелевшие от сытного ужина и беспрерывного хохота, мы вышли подышать свежим воздухом на палубу. Вечер был тихий и теплый, Дунай был спокойнее обыкновенного. На излучине реки, в нескольких верстах от нас, появилось небольшое судно, спускавшееся по течению и невольно приковавшее наше внимание. При приближении стало возможным разобрать, что это буксирный пароход, ведущий большую баржу. «Это Драшусов идет», – заметил кто-то в шутку, но невольно сердца наши забились. Мы не отрываясь наблюдали за баржей. Все разговоры смолкли, во взоре каждого читалась надежда. При приближении к нам буксир стал заворачивать вправо, а затем, сделав крутой поворот, взял курс прямо на нас. Сомнений быть больше не могло. В человеке, стоявшем на буксире, узнали Драшусова. Еще не успел буксир ошвартоваться, как Драшусову вкратце объяснили наше положение. Неожиданно появился и комендант порта. Взойдя на «Моряк», Драшусов встретился с ним как со старым знакомым, взял его под руку и, горячо разговаривая, повел в сторону. Затем оба они перешли на соседа нашего «Кашерининова». Прошло томительных полчаса. За это время мы уже подробно ознакомились с пришедшей баржой «Анастасия» и с ее содержимым. Снаряды всех калибров и сортов, патроны и прочее заполняли баржу, вселяя безграничную радость в сердца наши.

* * *

Наконец появился и Драшусов, сияющий, с вестью о благополучном исходе дипломатических переговоров. Однако времени терять нельзя и необходимо начать погрузку немедленно же с тем, чтобы закончить ее к утру. К 9 часам мы должны находиться уже вне Килии. Работа закипела, но нас оказалось слишком мало. Чудо пришло на помощь. Через какие-нибудь четверть часа на пароход опять приехал комендант порта в сопровождении начальника килийского гарнизона и нескольких офицеров. Его южное лицо, окаймленное черной бородой, сияло от счастья, он расточал любезности, жал руки и без устали говорил, что счастлив благополучному разрешению дела. У меня невольно закралась мысль о том, почему погрузка должна быть проведена так скоро, почему мы должны уйти до 9 часов утра, даже если не закончим ее, в то время как необходимые разрешения привезены Драшусовым. Неожиданно на пароход прибыло около сотни румынских солдат для участия в погрузке. Эта последняя новость меня совершенно ошеломила. Погрузка пошла лихорадочным темпом. Лебедки заскрипели. «Вира» и «майна» неслось то с баржи, то с парохода. Наши офицеры взяли руководство погрузкой, грубую же работу, естественно, возложили на солдат. Грузить стали одновременно и в носовые, и в кормовые трюмы. На мою долю выпал носовой № 2. Имевшиеся там красно-крестные тюки были отодвинуты в глубину, и лебедка начала опускать ящики с 3-дюймовыми снарядами, которые немедленно складывались румынами по сторонам трюма. Вскоре после начала над трюмом засветил большой электрический фонарь. Румыны работали старательно. Многие из них говорили по-русски, так что объясняться было легко. Лебедки без устали опускали в трюмы новые и новые ящики. Уже два ряда их было установлено на дне, когда, несмотря на сильный шум в трюме, внимание мое было привлечено крепкой бранью, донесшейся сверху. Я узнал голос нашего штабс-капитана, распоряжавшегося на барже, и невольно поднял голову. В ту же минуту дрожь пробежала по моей спине. Почти прямо надо мной в воздухе, эффектно проектируясь на свете фонарей, висела кипа ящиков, плохо закрепленных петлей. Мгновение спустя верхний ящик плавно скользнул, а за ним и другие. Они бесшумно полетели прямо в трюм. «Гранаты», – мелькнуло у меня в голове, и едва успел я отскочить в сторону, как ящики разбились о дно трюма. Все замелькало вокруг. Ящики разбились в щепы, гранаты разбросало кругом, гильзы отскочили, порох рассыпался. Еще мгновение, и все стихло. Мне не верилось глазам, было тихо и спокойно. Оглянувшись, я увидел, что, кроме шатбс-капитана Куликова, работавшего в одном со мной трюме, в нем не было больше ни души. Румыны, как кошки, взобрались по отвесным лесенкам в критическую минуту, и теперь их