Стол заскрипел, и нога мертвого, соскользнувши, повисла, слегка покачиваясь.

В ужасе я хотел бежать, но не мог двинуться с места.

Его веки полуоткрылись, и он смотрел на меня немигающим взглядом.

Почти без сознания, с диким криком, я выскочил во двор и, добежав до хаты, где спали наши, открывши дверь, упал. Меня била лихорадка, и челюсти стучали одна о другую.

Пока меня привели в себя и мы рассудили, что все это произошло оттого, что замерзшее тело бедного Девеля в теплой хате стало принимать свое нормальное положение, прошло, может быть, около часа.

Вернувшись в хату, мы нашли Девеля лежащим на столе во весь его исполинский рост. Его руки были сложены на груди и глаза закрыты.

У иконы горела свеча, и какая-то старая женщина стояла на коленях и молилась. Может быть, она молилась не только о Девеле, но и о своем сыне, судьбы которого она не знала…

Утром Девель был похоронен, и эскадрон ушел.

Ушли с ним и мы, так как мы тоже принадлежали к этой дружной братской семье, которая называлась 3-м эскадроном, и, садясь в холодное седло и разбирая поводья, невольно думали о той пуле, которая нас когда-нибудь и где-нибудь найдет… А может быть, и нет.

А. Литвинов[381]

НА «МОРЯКЕ» В ДОБРОВОЛЬЧЕСКУЮ АРМИЮ В 1918 ГОДУ[382]

Редкому русскому человеку не пришлось испытать в минувшее смутное время и Гражданскую войну всевозможных необычайных положений и путешествий, из которых тогда была соткана жизнь. В настоящее время, увы, слишком многих участников событий этих мы не досчитываемся и многое интересное безвозвратно кануло в Лету. Просматривая список моих спутников по путешествию на «Моряке», я вижу, что чуть не половина их пала на поле брани во время Гражданской войны. Ряды их несомненно сильно поредели с тех пор. Так исчезают участники событий, а с ними и память о самих событиях. Между тем в каждом имеются факты, не лишенные интереса для историка пережитой бурной эпохи.

Одним из путешествий в духе своего времени является памятное путешествие парохода «Моряк» из Одессы в Новороссийск осенью 1918 года. Описание такового я решил сделать, основываясь на данных моего дневника и памяти.

Киев, 20 октября 1918 года. Итак, то, что было решено в принципе, получает наконец осуществление – я еду в Добровольческую армию. В первый раз за все мое 6-месячное пребывание в Киеве я могу наконец вздохнуть полной грудью. Довольно этой придуманной украинизации, этих сытых немецких офицеров и солдат и голодных русских… Завтра утром все это будет позади. Но многое и не забудется. Не забудется никогда, что шесть месяцев тому назад я, только что приехавший с фронта в Киев русский офицер, должен был быть посажен в лагерь для военнопленных в Дарнице, откуда едва успели уйти взятые нами в плен австрийцы и немцы. Если бы не гетманский переворот, так и пришлось бы, наверное, быть в плену… в Киеве.

Одесса. 22 октября. Путешествие из Киева было кошмарным. Поезд ушел в 8 часов утра уже переполненным. Но чем дальше он двигался, тем хуже становилось. Беспорядок царил всюду ужасный. Австрийская революция сразу превратила австрийских солдат в «товарищей», ничем не отличающихся от наших. На одной станции австрийцы только что убили своего генерала, на другой – своих офицеров. Хорошо знакомая картина. Начиная от Жмеринки, поезд стали осаждать наши военнопленные, возвращающиеся из Австрии толпами. В вагонах не считаются ни с чем. Набились такие кучи оборванцев-солдат, что в полном смысле слова нельзя было вздохнуть. В моем маленьком полукупе, нормальном для двоих, сидит восемь человек. Еще несколько стоит. В коридор и уборную нельзя и подумать выйти. Военнопленные все форменные большевики. От их разговоров и выражений прямо тошнит, несмотря на всю привычку к ним. За этот перегон вагон пришел в отчаянное состояние. В уборную превращены узкие расстояния между двумя рамами в окнах. Вонища отчаянная. Поезд шел больше суток. В Одессу приехали лишь к 11 часам утра. Спать не пришлось, конечно, ни минуты, но, что еще хуже, не было возможности даже встать.

* * *

На Одесском вокзале помылся и привел себя в порядок. Здесь все чисто и в порядке. Как будто военное положение. В помещении I и II кл. расквартирована офицерская рота и часовые-офицеры на каждом шагу. В городе, по внешнему виду, жизнь кипит. Поражает повсюду обилие меняльных лавок и контор. На каждом шагу столашки, за которыми менялы производят свои операции. Немецкие, австрийские, украинские, старые русские и керенки размениваются одни на другие. Но при этом строго учитывается состояние билета. Склеенный билет или с оторванными уголками принимается с потерей в курсе. Донские деньги и английские фунты достаются тут же, но нелегко.

* * *

Я очень опасался, что не успею на пароход, которым должен был выехать. К счастью, он стоит еще в порту, у Карантинного мола, погрузка идет полным ходом и продлится даже еще, вероятно, несколько дней. Познакомился с начальником отряда Красного Креста, к которому временно прикомандировался, С.И. Бибиковым[383]. Меня сразу же взяли в оборот, и до темноты пришлось руководить погрузкой красно-крестных тюков в трюмы. Устал страшно. К счастью, капитан парохода предложил мне занять маленькую каюту рядом с кают-компанией, и я ночевал уже в ней. Иначе мне негде было бы, вероятно, преклонить моей главы, ибо все гостиницы переполнены. Пароход называется «Моряк», он грузовой и принадлежит Русскому Дунайскому Пароходству. Каюта моя имеет около четырех шагов длины и 1,5 ширины. Имеется диванчик, узкий и покатый, на котором можно лежать лишь на боку, да и то с риском свалиться при малейшем толчке. Поэтому я предпочел расставить мою походную койку, часть которой, не помещаясь в каюте, вылезает в столовую. После окончания работы перевез вещи с вокзала на пароход и заснул как убитый.

Одесса, 24 октября. За эти два дня познакомился со всем составом отряда, в котором состою, чтобы пробраться в Добровольческую армию. Он немногочисленный. Начальник, два помощника, из коих один я, делопроизводитель, две сестры милосердия и врач. С утра до вечера грузим тюки, так что с трудом лишь раз в город, чтобы пообедать и сделать необходимые покупки. Получил командировочное свидетельство с «заграничной» визой Одесского градоначальника. В Одессе жизнь иная, чем в Киеве. Немцев почти не видно. Квартируют австрийские войска, но они уже не хозяева положения. Проезжая по одной улице, я был свидетелем того, как