Нет сомнений, что то, что мы можем узнать об индивиде или типе или группе индивидов (женщинах, выходцах из Азии и т. д.), способно оказать глубокое влияние на то, как мы склонны к ним относиться и с ними обходиться. Если я узнаю, что у Сэма шизофрения или сильная задержка развития, что он страдает головокружениями или периодической потерей сознания, я не найму его водить школьный автобус. Если же мы от конкретных фактов об отдельных людях обращаемся к общим суждениям о группах индивидов, ситуация усложняется. Какова разумная и справедливая реакция страховых компаний на факты о разной продолжительности жизни у мужчин и женщин? Справедливо ли будет брать с них разные суммы за страховку? Или следует соблюдать одни и те же правила для представителей обоих полов и не считать несправедливостью то, что у них разные шансы на получение выплат? Если речь идет о сознательно приобретенных различиях (например, курильщиках и тех, кто не курит), мы считаем справедливым поднять цену страховки для курильщиков, но что же делать с врожденными различиями? Как группа, афроамериканцы необычно предрасположены к высокому давлению, у людей латиноамериканского происхождения шансы заболеть диабетом выше средних, а белые чаще страдают от рака кожи и муковисцидоза863. Следует ли учитывать эти различия при расчете их медицинской страховки? У людей, чьи родители курили в доме, где они росли, не по их вине выше риск заболеваний дыхательных путей. Как группа, молодые мужчины – водители менее осторожные, чем молодые женщины. Какой из этих фактов следует принимать в расчет, в какой мере и почему? Множество подобных дилемм возникает, даже если мы говорим о фактах, касающихся отдельных лиц, а не о статистических закономерностях: следует ли работодателям (или кому-то еще) знать, состояли ли вы когда-нибудь в браке, имеете ли судимость, попадали ли в автомобильную аварию и ныряли ли с аквалангом? Есть ли принципиальная разница между разглашением информации об аттестате, полученном по окончании школы, и о результатах пройденного тем же человеком теста на уровень IQ?

Все это сложные этические проблемы. В данный момент идет публичная дискуссия о том, какую информацию об отдельных людях могут запрашивать работодатели, правительство, школы, страховые компании и т. д., и отсюда уже недалеко до вывода о том, что было бы лучше, если бы наука вовсе не пыталась искать информацию определенного рода. Если существует значительная разница между мозгом мужчины и женщины или есть ген, определяющий предрасположенность к дислексии или насилию (или музыкальной одаренности, или гомосексуальности), то нам лучше об этом не знать. Не следует с легкостью отметать эту рекомендацию. Если вы когда-нибудь задавались вопросом, есть ли какая-то касающаяся вас (вашего здоровья, способностей, видов на будущее) информация, которую вы предпочли бы не знать, и решали, что такая информация существует, вам следует быть готовыми серьезно взвесить мнение, что лучший (вероятно, единственный) способ гарантировать, чтобы людям не навязывали знание подобных фактов – наложить запрет на исследования, которые могут привести к их открытию864.

С другой стороны, если мы не исследуем эти проблемы, то откажемся от важных возможностей. Общество весьма заинтересовано в том, чтобы отслеживать, арестовывали ли потенциальных водителей школьных автобусов за пьяное вождение, и не менее сильно – в открытии любых иных фактов о членах этого общества, которые могут улучшить нашу жизнь или защитить общество в целом и его отдельных членов в частности. Именно это делает такими важными и спорными принимаемые нами исследовательские решения. Неудивительно, что социобиологические исследования ведутся в атмосфере неослабной настороженности на грани с тревогой, и когда, как это часто происходит, тревога усиливается, истина подчас оказывается жертвой пропаганды.

Начнем с самого термина «социобиология». Вводя его, Э. О. Уилсон хотел обозначить весь спектр биологических исследований, связанных с эволюцией взаимоотношений между организмами в парах, группах, стаях, колониях, нациях. Социобиологи изучают отношения между термитами в термитниках, кукушатами и их одураченными приемными родителями, членами управляемых матриархами стад слонов, стай обезьян, самцами морских слонов и их гаремами – а также человеческими парами, семьями, племенами и народами. Но, как говорит Китчер, социобиологией животных исследователи всегда занимались с большим тщанием и осторожностью865. На самом деле, именно в этой области произошли некоторые из наиболее важных (и широко разрекламированных) научных прорывов в современной теоретической биологии: например, классические работы Гамильтона, Триверса и Мейнарда Смита.

Можно сказать, что Гамильтон положил начало этому направлению исследований, разработав общие принципы родственного отбора (решившего, помимо прочего, множество поставленных Дарвином загадок об эусоциальности насекомых – о том, как муравьи, пчелы и термиты ведут «самоотверженную» жизнь в больших колониях, причем большинство из них является стерильными слугами единственной фертильной королевы). Но теория Гамильтона не решила всех проблем, и среди важных дополнений, сделанных Ричардом Александером, находится описание условий, при которых в ходе эволюции могли возникнуть эусоциальные млекопитающие – «предсказание», поразительным образом подтвержденное последующими исследованиями удивительных южноафриканских голых землекопов866. Это был настолько поразительный триумф адаптационистского мышления, что он заслуживает более широкой известности. Как пишет об этом Карл Зигмунд, идеи Гамильтона