Х.: Понятия не имею.

Д.: Что-то, созданное искусственно?

Х.: Не знаю. Что вообще представляет собой Город?

Д.: Ну, его возвели. Сделали. Наверное.

Х.: Как ты можешь это утверждать, если не знаешь его происхождения? Морская раковина тоже сделана? Представь, что у тебя нет накопленных знаний, нет опыта сравнения и перед тобой кладут морскую раковину и керамическую пепельницу. Сможешь ты определить, который из двух предметов «сделан»? И для чего? Что это вообще такое? А что ты скажешь о керамической ракушке, или осином гнезде, или жеоде?

Д.: Ладно, допустим. А как насчет этих… штук, которые вы называете ячейками? Я видел голограммы. Что ты о них думаешь?

Х.: А ты?

Д.: Понятия не имею. Они ни на что не похожи. Я собирался прогнать их пространственную компоновку через компьютер, вычленить какую-то модель… Правда, без особых надежд.

Х.: Ну да… Только какие критерии «модели» ты бы ввел в программу?

Д.: Математические зависимости. Ну не знаю, любые геометрические формы, закономерности, коды. Как вообще выглядела комната, Герри?

Х.: Не могу объяснить.

Д.: Ты ведь много времени в ней провел?

Х.: Торчал там с того момента, как мы ее обнаружили.

Д.: И тогда же заметил проблемы со зрением? Как это началось?

Х.: Предметы стали расплываться перед глазами, словно от переутомления. Вне комнаты симптомы нарастали. Так длилось несколько дней. Когда мы взлетали и стыковались, я еще видел, хотя все хуже и хуже. Возникали вспышки, пространственное зрение слетело к чертям, голова кружилась. Мы с Дуайтом рассчитали обратный курс – большую часть времени мы справлялись с обязанностями, пускай и по очереди. Но постепенно он… дичал, что ли. Не желал пользоваться радиосвязью, шарахался от бортового компьютера.

Д.: Так что с ним случилось?

Х.: Не знаю. Когда я пожаловался ему на глаза, он сказал, что на него нападает что-то вроде трясучки. Я ему – давай, дескать, ноги в руки и валим обратно на корабль, пока не поздно. Он согласился, потому что Джо уже практически впал в ступор. Только не успели мы и двигатели завести, как у него начались припадки навроде эпилептических – я про Дуайта. После одного такого приступа он еле держался на ногах, правда соображал нормально. Слава богу, он доставил нас к кораблю, но, как только мы пристыковались, припадки начались снова, и каждый длился дольше прежнего, а между ними Дуайт мучился галлюцинациями. Я напичкал его транквилизаторами и пристегнул к креслу, потому что из-за этих приступов он совсем обессилел. После отлета я погрузился в сон и… не знаю, может, он к тому времени уже умер.

Д.: Нет, он умер позже. Примерно за десять дней до возвращения на Землю.

Х.: Мне об этом не сказали.

Д.: Герри, ты ничем не мог помочь.

Х.: Мог, не мог… Эти приступы походили на скачки напряжения, как будто у Дуайта одновременно выбивало все предохранители и он перегорал изнутри. Во время припадков он еще и бредил – выпаливал что-то короткими очередями, почти лаял, словно бы пытался произнести целое предложение разом. Эпилептики не разговаривают, когда у них приступ, верно?

Д.: Не знаю. Эпилепсию в наше время научились так хорошо контролировать, что мы о ней почти не слышим. Доктора выявляют предрасположенность к судорожным приступам и заблаговременно их предотвращают. Будь Роджерс эпилептиком…

Х.: Да-да, его ни за что не взяли бы в программу. Боже, он провел в космосе шесть месяцев.

Д.: А ты – шесть дней?

Х.: Как и ты. Одна-единственная высадка на Луну.

Д.: Значит, дело не в этом. Может…

Х.: Что?

Д.: Может, вирус какой?

Х.: Космическая чума? Марсианская лихорадка? Астронавтов сводят с ума загадочные древние споры?

Д: Ладно, согласен, чушь. Но смотри, комната ведь была герметично запечатана. И получается, вы все…

Х.: У Дуайта взорвался мозг, Джо впал в кататонию, я вижу непонятно что. Связь?

Д.: Нервная система.

Х.: Тогда почему у нас разные симптомы?

Д.: Ну, наркотики действуют на людей по-разному…

Х.: Думаешь, мы насобирали чертовых психоактивных грибов? Там ничего нет, мертвая пустыня, как и на всем остальном Марсе. Сам знаешь, ты ведь был там! Ни микробов, мать их, ни вирусов, никаких форм жизни – совсем никаких!

Д.: Возможно, когда-то были…

Х.: С чего ты взял?

Д.: Комната, которую вы нашли. Город, который нашли мы.

Х.: Город! Барни, я тебя умоляю. Ты говоришь, как какой-то журналюга из желтой газетенки! Тебе прекрасно известно, что наша находка – всего-навсего нагромождение глиняных глыб. И никаких намеков, почему и зачем они там появились. Эта штука слишком древняя, условия слишком отличаются от земных, нам не от чего отталкиваться. Мы не понимаем, да и не можем понять ее сути; это за пределами человеческого разума. Города, комнаты – мы лишь проводим аналогии, пытаемся найти смысл. Но эти вещи нельзя объяснить в наших, человеческих понятиях. В них нет смысла, теперь я вижу. Только это я и вижу!

Д.: Видишь что, Герри?

Х.: То, что вижу, когда открываю глаза!

Д.: Что именно?

Х.: То, чего нет, то, что необъяснимо. Я…

Д.: Тише, тише, не надо волноваться. Все будет хорошо, Герри, ты поправишься.

Х. (бормочет под нос): Свет и… (неразборчиво) Хочу разглядеть, к чему прикасаюсь, и не могу. Не понимаю и не могу… (неразборчиво)

Д.: Держись, старина. Я рядом. Все наладится.

Хьюза включили в космическую программу как прекрасного, даже блестящего астрофизика. Этот факт беспокоил его военное начальство, для которого высокий уровень интеллекта автоматически свидетельствовал о неуравновешенности и склонности к неповиновению. В работе Хьюз проявлял исполнительность и отличался безупречным поведением, однако теперь, говоря о нем, все чаще припоминали, что он «из этих» – высоколобых интеллигентов.

Случай с Темски объяснить было сложнее. Летчик-испытатель, капитан ВВС и страстный поклонник бейсбола теперь вел себя еще более странно, чем Хьюз.

Он просто сидел, и все. Способность обслуживать себя Темски не утратил: проголодавшись, он ел принесенную ему пищу руками; при необходимости облегчиться справлял нужду, отойдя в угол; если он хотел спать, то ложился на пол и засыпал. Все остальное время он сидел. Темски находился в хорошей физической форме и выглядел совершенно спокойным. Он не реагировал на слова и не проявлял ни малейшего интереса к происходящему вокруг. В надежде на эмоциональный отклик к нему впустили жену, однако через пять минут рыдающую женщину пришлось увести.

Поскольку добиться объяснений от Темски не удавалось, а от Роджерса, по причине смерти, было