Die neue Weltbühne, редактировавшийся сначала Куртом Тухольским, а затем героическим Карлом фон Оссиецким, был одним из самых влиятельных еженедельников в Веймарской республике: он славился своей гуманистической, толерантной, леволиберальной линией. После его запрета нацистами в 1933 г. журнал, оказавшись в изгнании, пытался найти себе новое место издания, добиться финансовой стабильности и выработать приемлемую линию. К 1937 г. эта линия была в целом определена экономическим журналистом и совладельцем журнала Германом Будзиславским. В данном случае роль посредника в отношениях между журналом и Беньямином играл Блох, опубликовавший там несколько эссе. Беньямин, несмотря на сомнения в отношении обоих предложений, в итоге воспользовался ими, в следующем году напечатав в обоих журналах ряд рецензий, а в Maß und Wert – несколько миниатюр из «Берлинского детства».

Вернувшись в начале нового года в Париж, Беньямин попал в эпицентр скандала, вызванного в парижских литературных кругах последней книгой Андре Жида. Хотя Жид так и не вступил в коммунистическую партию, он неоднократно выражал ей свои симпатии. Союз советских писателей пригласил его в СССР, и он принял предложение, побывав в 1936 г. в разных уголках страны. Однако, надеясь увидеть там освобожденное человечество, он нашел лишь тоталитаризм. Его книга «Возвращение из СССР», ставшая оправданием его политического отречения, произвела убийственное впечатление. Реакция Беньямина на поднятый ею шум, несомненно, была обусловлена сложившейся в Европе ситуацией. «Что касается меня, – писал он Маргарете Штеффин, – я не одобряю этой книги, даже не прочитав ее. Даже не зная, насколько она правдива – и насколько принципиально ее значение… Политическую позицию нельзя публично испытывать на прочность в любой момент, когда этого захочется. Требовать такого – чистый дилетантизм» (GB, 5:438–439). Повышенная тональность дискуссий, окружавших книгу Жида, была связана с мрачным фоном, на котором она вышла в свет: в середине января войска националистов под командованием Франко предприняли крупное наступление на Мадрид, который пал 8 февраля. Любые политические нападки на леворадикальные силы, чем бы они ни мотивировались, неизбежно воспринимались как удар по позициям республиканцев в Испании. При этом обстановка была накалена не только в Испании: Великое восстание в Палестине вышло на новый уровень насилия. 11 февраля Беньямин писал Шолему: «Хотя я не из тех людей, которые легко сдаются, бывают часы, когда я сомневаюсь, увидимся ли мы когда-нибудь снова. Такой космополитический город, как Париж, превратился в очень хрупкую вещь, и если то, что мне говорили про Палестину, верно, то там дует такой ветер, на котором даже Иерусалим может раскачиваться взад и вперед подобно тростинке» (BS, 190).

По признанию самого Беньямина, во время работы над эссе о Фуксе он полностью отдалился от друзей и знакомых. Весной он постепенно начал восстанавливать контакты с Кракауэром и Блохом, а также с некоторыми другими знакомыми. Он стал чаще видеться с писательницей и активисткой компартии Анной Зегерс (урожденная Нетти Рейлинг, 1900–1983), с которой, вероятно, впервые познакомился через ее мужа, венгерского социолога и директора Freien Deutschen Hochschule (Свободного немецкого института) Ласло Радваньи. Зегерс стала знаменитой уже после выхода своей первой книги «Бунт рыбаков в Санта-Барбаре» (1928). В парижском изгнании она входила в число основателей Schutzverband deutscher Schriftsteller im Ausland (Лига защиты немецких писателей за рубежом). Жизнь Зегерс в конце 1930-х гг. во многом шла параллельно жизни Беньямина: ее муж был интернирован вместе с Беньямином в лагере Ле-Верне, а после того, как Зегерс добилась его освобождения, она, ее муж и двое их детей направились в Марсель, где присоединились к постоянно растущему числу немецких эмигрантов, стремившихся выбраться из вишистской Франции. На этом параллели кончаются. Зегерс с семьей сумела добраться через Мартинику в Нью-Йорк и в итоге осела в Мехико. В 1947 г. она вернулась в Германию и стала одним из самых заметных деятелей культуры в Германской Демократической Республике. Кроме того, в те месяцы у Беньямина состоялось еще одно важное знакомство – с философом Жаном Валем, преподававшим в Сорбонне. Хотя Валь начал свою карьеру в качестве ученика Анри Бергсона, к середине 1930-х гг. он приобрел репутацию ведущего гегельянца во Франции. Его учение и творчество оказали глубокое влияние на Коллеж социологии и особенно на Александра Кожева. Также в том году Беньямин познакомился с Пьером Дюбоском, специалистом по китайскому искусству – его коллекция китайской живописи выставлялась той весной в Париже. Небольшой репортаж Беньямина об этой выставке – Peintures chinoises à la Bibliothèque Nationale – вышел в январе 1938 г. в журнале Europe.

С особенным нетерпением Беньямин ожидал возвращения в Париж Штефана Лакнера (1910–2000, настоящее имя – Эрнест Густав Моргенрот), не только из-за интеллектуального общения, которому мог предаваться со своим младшим коллегой, но и потому, что Лакнер и его отец Зигмунд стали для него неинституциональным источником поддержки. Дело в том, что Беньямин переживал очередной мини-кризис. Он несколько лет откладывал покупку очков и плохо видел, заявляя Лакнеру, что едва осмеливается выходить из дома. Просьба о деньгах на покупку очков была симптомом нового финансового кризиса. Французская экономика в 1937 г. еще не оправилась от последствий Великой депрессии, которая задела Францию гораздо сильнее, чем другие страны мира. Страна страдала от массовой безработицы, а промышленное производство сократилось до уровня, на котором находилось до Первой мировой войны. Итогом этого стали рост нестабильности франка и стремительный рост цен, больно ударившие по бюджету Беньямина. Представление о его финансовом положении в те месяцы дает письмо Фридриху Поллоку, отправленное в конце марта:

Разумеется, в этом финансовом балансе не были учтены небольшие суммы, которые Беньямин время от времени по-прежнему получал от друзей; кроме того, нам неизвестно, продолжал ли он в марте 1937 г. получать квартирную плату от своего берлинского съемщика. В целом итог этих подсчетов выглядит весьма скромным и создает впечатление, что Беньямин снова с трудом изыскивал средства для удовлетворения самых элементарных потребностей. Кроме того, из этой бухгалтерии следует, что ежедневный распорядок жизни Беньямина – изыскания в Национальной библиотеке, работа в кафе – мало изменился с момента его переезда во французскую столицу. Он сообщал Гретель Карплус, что часто «пускает корни рядом с единственной печью на террасе Select; от солнца, то и дело выходящего из-за облаков, тело получает то, что глазу известно как полумрак» (BG, 193).

Ни проблемы со зрением, ни продолжавшиеся финансовые затруднения не могли сократить объем чтения Беньямина в начале 1937 г. Он только что дочитал французский перевод популярного первого романа Джеймса М. Кейна «Почтальон всегда звонит дважды» и нашел его «столь же захватывающим, сколь и проницательным» (GB, 5:479). Крутая мелодрама Кейна была лишь одной из множества разнообразных книг, которые он прочел