Эти чувства были искренни, взаимны и неизменны – Сара, например, испытывала такие же чувства и так же выражала себя в общении с любимой сестрой Мэри. Фундамент ее бостонского брака с Энни длиной в жизнь зиждился на многих основаниях: их совместной преданности литературе и образованию, общественном сознании, уникальном сочетании консервативных ценностей, привилегированном происхождении и манерах XVIII в., их чувстве юмора. Даже их предшествовавшие отношения – Энни с Джеймсом, Сары с ее отцом – составляли общие для них черты. Обеих женщин связывала настолько уникальная духовная и интеллектуальная близость, что незадолго до смерти Джеймс Филдс назвал Сару «подругой, которую он выбрал бы для нее <Энни>, отдав ей предпочтение перед всеми остальными»[907].

Энни потеряла мужа спустя два года после начала отношений с Сарой. Она погрузилась в траур, а друзья, включая Сару, беспокоились по поводу ее неослабной и глубокой депрессии. Сара относилась к ней с особым сочувствием – смерть отца принесла ей почти такие же страдания. К счастью, женщины находили утешение в раздельно проводившихся спиритических сеансах, во время которых Джеймс Филдс и Теодор Джуитт в один голос сообщали медиуму, что одобряют отношения близких им женщин и призывают их вместе путешествовать, чтобы восстановить здоровье и вернуть счастье.

Так начался знаменитый бостонский брак. Повседневная жизнь женщин если и изменилась, то очень незначительно. Сара делила свое время между семейным сельским домом в штате Мэн, шумным, постоянно заполненным людьми домом cum[908]литературным салоном по адресу: дом 148 по улице Чарльза в Бостоне, и ее летним домом в Манчестере-у-моря в штате Массачусетс. Дом в Саус Берик в штате Мэн был более спокойным, там больше времени можно было писать, а дом в Бостоне – гораздо более оживленным, там никогда не кончались беседы на интеллектуальные темы, стимулировавшие творческую мысль, радость писательской деятельности в библиотеке вместе с Энни, ее дорогой «Фуфф, Фуффи, Фуффати, Мышкой или Мусати», молча работавшей рядом за собственным столом. Как позже Сара говорила их подруге писательнице Уилле Кэсер, «работать в молчании и от всего сердца – таков удел писателя; он – единственный художник, который должен быть одинок, но при этом ему необходимо обладать широчайшим взглядом на мир»[909].

Женщины также часто путешествовали – ездили за границу, по Соединенным Штатам и Канаде, как для отдыха, так и для поправки здоровья Сары, страдавшей от хронического истощавшего ее силы ревматизма. Их друзья, родственники, знакомые из литературных кругов и общества в целом воспринимали их близкую дружбу – бостонский брак – как проявление взаимной заботы друг о друге и достойный уважения образ жизни. Они были замечательными хозяйками, принимавшими до дюжины гостей в день, среди которых, как правило, было меньше мужчин и больше женщин из числа тех, кто входил в широкий круг их талантливых и добившихся признанного успеха знакомых. Ни единый намек на скандал, даже тень подозрений никогда не омрачала их блистательный союз, сохранявшийся до смерти Сары в 1909 г. как образец уважаемой и достойной жизни.

Современная литература о женщинах, живущих вместе, посвящена проблеме их сексуальности и раскрывает только глубину и удовлетворенность их взаимной любви, никогда даже не намекая на ее эротическое измерение. Конечно, в головах тысяч знакомых с ними людей их целомудрие не вызывало сомнений. Энни была преданной своему мужу женой, а Сара – целенаправленно честолюбивой писательницей, и связанные с браком проблемы ослабляли бы ее энергию и сосредоточенность, необходимые ей в работе. В Энни Сара нашла родственную душу и спутницу жизни; и Энни, понесшая тяжелую утрату, нашла в Саре вторую половинку. Их бостонский брак превратился в нерушимые партнерские отношения, основанные на единых ценностях, интересах и целях, скрепленные искренней привязанностью и уважением, которые на протяжении четверти столетия составляли надежное убежище для двух самых одаренных женщин своей эпохи.

Более современный бостонский брак с раздельным проживанием описала Рэйчел Карсон, чья книга «Безмолвная весна» ускорила процесс оформления движения в защиту окружающей среды. На первый взгляд, по сравнению с исключительными отношениями между Сарой Джуитт и Энни Филдс, Дороти Фримэн – великая любовь Рэйчел Карсон, была ничем не выдающейся женщиной. Но для Рэйчел она стала «белым гиацинтом»[910], поддерживавшим ее до самой смерти, чья любовь отражала и усиливала ее собственную. «Все, в чем я уверена, – признавалась Карсон Дороти, —

сводится к тому, что мне совершенно необходимо знать о существовании кого-то, кто глубоко предан мне как личности, кто в состоянии хотя бы отчасти разделять со мной глубину понимания, тяжкое бремя творческих усилий, сердечную боль, невероятное утомление ума и тела, периодические приступы безысходного отчаяния, которыми это может сопровождаться, – кого-то, кого волную я, и то, что я пытаюсь создать»[911].

Они встретились, когда Рэйчел исполнилось сорок шесть лет, а Дороти была на девять лет старше ее, – две консервативные женщины с перманентной завивкой, прирожденные естествоиспытательницы, соединенные страстной привязанностью, общими интересами и схожими проблемами, включая заботу об их стареющих матерях. Рэйчел уже была известной ученой дамой и старой девой, а Дороти – счастливой матерью и женой, чей муж Стэнли приветствовал в своей жизни знаменитую новую подругу с искренним удовольствием.

Рэйчел и Дороти провели вместе немного времени (и целую жизнь, по оценке биографа Рэйчел Линды Лир), исчисляемого месяцами, не годами. Они питали свою романтическую дружбу телефонными разговорами и письмами, содержащими множество признаний и воспоминаний, надежд и грез. «Я отлично знаю, что мы в огромной степени духовно близкие люди», – писала Рэйчел. И она, и Дороти хотели, чтобы Стэнли понял их преданность друг другу. «Я хочу, чтобы он знал, что ты для меня значишь», – заявила Рэйчел.

Но суть их отношений носила личный характер, и потому они придумали такую систему, при которой сочиняли отрывки, называвшиеся ими «яблоки» и предназначавшиеся лишь друг другу. Этими «яблоками» они очень дорожили и скрывали их, а мужу Дороти (так же как любопытной и требовательной матери Рэйчел) читали другие свои сообщения. Послания с выброшенными из текста нежелательными отрывками были единственным оправданием их обмана. Они не делали ничего, что могло бы навлечь неудовольствие или досаду Стэнли, хотя их одержимая привязанность друг к другу, естественно, сказывалась на браке супругов Фримэн. «Внезапность и интенсивность этого чувства, вспыхнувшего между нами, очевидно, привнесли большие изменения в твою и мою жизнь», – писала Рэйчел Дороти.