В 1713 г. горемыка маркиз де Жевр стал объектом обследования на предмет импотенции. В ходе его порочащих маркиза страстей обнаружено не было, а само обследование было публичным, недоброжелательным по отношению к нему и завершилось лишь со смертью его жены, подавшей на него жалобу. Маркиз, как она утверждала, прижимался к ней ночью, шептал ласковые заверения в любви, но стоило маркизе набраться храбрости, чтобы его коснуться, как он «прятал себя в ночную рубашку» и удерживал ее руки в страхе от того, что она будет к нему приставать. После этого происшествия он сослал жену на десять месяцев в загородные владения, где она заразилась «крапивницей, оспой, корью и лихорадкой, а также у нее появились многие другие тревожные симптомы, в частности такие, как подавленное состояние и обмороки». Когда его супруга, в конце концов, вернулась в Париж, ей казалось, что она «наполовину мертва». Проведенное обследование, сенсационное по полученным показаниям, также порождало «поэзию», точнее, шуточные стихотворения, щекотавшие нервы. Вот один из примеров:

Один молодой маркиз, говорят, использовал кровать

Всего лишь только для того, чтоб в ней спокойно спать[923].

Такого рода обследования требовали осмотра гениталий с тем, чтобы доказать способность мужчины к достижению эрекции. Иногда судьи настаивали на более изощренных свидетельствах того, что пара могла исполнять свой супружеский долг, и созывали «испытание конгресса», в ходе которого заставляли мужа и жену пытаться совокупляться перед стоящими рядом и записывавшими свои впечатления свидетелями.

Судьи, занимавшиеся делом маркиза де Жевра, ограничились выяснением проблем, связанных с его эрекцией и эякуляцией. Как тогда полагалось, после физического обследования, не давшего убедительных результатов, маркиз должен был продемонстрировать свои способности, но мог при этом сам выбирать время и место проведения эксперимента. Как и большинство мужчин, он предпочел собственный дом. Маркиз покорно пролежал в постели две ночи, но достичь состояния эрекции не смог. Ему предоставили дополнительные возможности. Однажды наблюдатели заметили, что у него внезапно появилась эрекция, но из-за слабой «напряженности, твердости и продолжительности» они сочли ее недостаточной в качестве свидетельства его способности к продолжению рода.

Эксперты с презрением отвергли последнюю попытку вызвать эрекцию на тех же основаниях: недостаточной твердости, напряженности и продолжительности. «Одного взгляда этих критикующих и суеверных экспертов мне хватает, чтобы у меня там все поникло и увяло», – жаловался отчаявшийся маркиз[924]. Если бы его девственная супруга вскоре не скончалась, маркизу наверняка был бы поставлен диагноз: «Импотент!»

Столь же унизительные процедуры, проводившиеся с женщинами, также не обязательно приводили к убедительным выводам. Слишком много благовидных предлогов могли объяснить любые подозрительные результаты. Так, шейка матки девственницы могла быть расширена, например, если она вставляла туда палец, чтобы унять внутренний зуд или почесать. Ее лобковые волосы могли быть спутанными из-за манеры верховой езды. А разрыв девственной плевы легко мог быть вызван не мужем, ошибочно обвиненным в импотенции, а самими проводившими обследование экспертами, которые слишком сильно нажимали «из-за неприязни или невежества»[925].

Компетенция проводивших осмотр повитух, вниманию которых препоручали женщин, подававших жалобы, была весьма сомнительной. Они должны были достаточно жить на свете, чтобы набраться опыта, но вместе с тем быть достаточно молодыми, чтобы иметь твердую руку и острый глаз.

Счета за обследования женщин на предмет девственности, представленные к оплате мужьям, нельзя было оставить неоплаченными, а выписывались они на баснословные суммы. Сначала женщин купали, чтобы любые материалы, которые могли использоваться для симуляции девственности, растворились. Мужчина-юрист описывал, в какой позе, раскинув в стороны руки и ноги, должна была лечь женщина перед осмотром ее повитухами, медицинскими сестрами и врачом. Они довольно долго осматривали и ощупывали ее гениталии с таким серьезным видом, что судью это явно забавляло. Больше всех вреда мог нанести женщине доктор своими инструментами для введения внутрь – либо сделанным по специальному заказу зеркалом на насадке, либо похожим на дилдо инструментом. Иногда достаточно было его глубоких ощупываний, чтобы лишить девушку невинности, протестовал юрист, даже если до начала осмотра она была непорочной.

Для осмотра мужчин требовались два врача и два хирурга. Их выводы могли быть обескураживающими. Половой член одного мужчины был ими описан как «слабый, деформированный, слишком отвислый и раздутый», а его яички, как отмечалось, были полны «черной желчи». У другого мужчины «на левой стороне мошонки имеется гноящееся свищевое отверстие, через которое непроизвольно выходит моча»[926]. Жак Франсуа Мишель был подвергнут внезапному «испытанию эрекцией»: эксперты громко постучали в дверь, прошли в дом, сели и стали за ним наблюдать. Была ли его эрекция подлинной или вызванной полным мочевым пузырем, что не принималось в расчет? Чтобы это определить, наблюдатели проткнули ему стилетом мочеиспускательный канал. Это вызвало мучительную боль у Жака Франсуа, но не позволило прийти к определенным выводам его наблюдателям, и те приказали ему помочиться. Он смог это сделать, причем как объем мочи, так и расстояние, на которое он мочился, были впечатляющими. Несмотря на виртуозность, с которой он выполнил приказ, его сочли импотентом, оштрафовали, а его брак объявили расторгнутым.

Французская революция положила конец этим курьезным испытаниям. Брак стал гражданско-правовым договором, было введено законодательство о разводе, а когда расставаться приходилось по причине импотенции, с прошением имели дело уже не столько религиозные, сколько гражданские власти, избавлявшие и истца, и ответчика от тяжкого испытания церковного разбирательства.

Расследования, связанные с импотенцией, включали в себя жуткие процедуры, связанные с трагедией невоплощенных в жизнь браков, нарушенных обещаний, разбитых надежд и отчаяния. Фальсифицированные дела – женщин, прибегавших к разным уловкам, чтобы имитировать утраченную девственность, мужчин, делавших вид, что у них нет ни эрекции, ни эякуляции, – были лишь частью гораздо более широкой картины страданий и горя в браке. Подлинные дела, коих было несметное множество, преобразовывали человеческую слабость в канонический абсурд с оттенком чуть ли не порнографической непристойности. В таких случаях по крайней мере один из партнеров с горечью стремился к соблюдению целибата, чтобы избавиться от безысходности и бездетности. Таким образом, используя теологию и законодательство, Католическая церковь превратила целибат от импотенции в одно из самых мучительных человеческих состояний.

[927]