Так, например, советуя посланникам быть уступчивее при выработке письменного текста договора, Маврокордато так обозначил этот процесс: «Писать бы одну, и другую, и третью статьи вчерне, коликими словами мочно дело описать, и потом бы их рассуждать, и по рассуждении либо что похочется убавить или прибавить, и то бы предлагать другой стороне любовно и приятно, а не с жестокостию сердечною» — и при этом высказал сентенцию, не особенно удачно переведенную в «Статейном списке» с латинского языка, на котором он говорил: «…потому что любовью дело имеет свой лутчей поступок, а в пристойных местех предложение ласковое всегда место имеет и у противников своих»[912]. Побуждая посланников к уступке днепровских городков, турецкие уполномоченные проводили ту мысль, что этим будет укреплена дружба между государями: «А если бы де взятое, кому хотя и держать, и в том мало дружбы бывает»[913]. Для того чтобы ускорить разрешение этого вопроса, они привели следующее рассуждение: «Когда-де кто едет дорогою, то он тщание имеет, чтоб час от часу далее ему быть, а нигде не стоять. А если где похочет постоять, то от товарищей своих останется»[914]. Происходящий между турецкой и русской сторонами спор турки резюмировали так: «Один просит, другой уступить не хочет, и такой-де спор надобно разнимать снисходительными сердцами и уступкою»[915]. К такой уступке они старались склонить посланников, ссылаясь, между прочим, на Закон Божий и заповеди. «Какое приятство или доброхотство, — говорили они, — с стороны царского величества салтанову величеству чинится, когда царь желает себе всякого распространения, как в славе, так и во владении многих земель, а другу своему того не желает… и уступить ничего не хочет? А по закону-де и по Божиим заповедям довлеет чинить что себе, то и другу своему»[916]. Посланники бросили туркам упрек в умышленном замедлении и проволочке в переговорах; турки отклонили упрек сентенцией, что государственные дела всегда делаются медленно и делать их надо осмотрительно. «И такое-де на них, думных людей, нарекание в замедлении того дела происходит и вымышленную проволоку выговаривают они, посланники, на их сторону напрасно, потому что о великих государственых делех всегда договоры совершаются не вскоре; а надобно об них мыслить и говорить и делать с великим рассмотрением и истинным склонением»[917]. Указывая на необходимость установить точные границы между территориями обоих государств, Маврокордато говорил: «А если-де рубежам не быть, и то-де какой будет и мир?» — и в подтверждение сказанного привел сентенцию: «То-де и крепость миру, что рубежи»[918].

Благодаря стремлению точнее и короче формулировать то или иное положение в разговоре появляются краткие живые выражения или отдельные оригинальные крылатые слова. «И, такие-де трудности видя, — говорили думные люди, — надобно им на обе стороны учинить по самой истинной правде, чтоб средина была на половине или половина на средине», т. е. надобно найти среднее компромиссное решение, или, как «Статейный список» иногда называет такое решение, «средок», удовлетворяющий обе стороны[919]. Днепровские городки следует разорить так, «чтоб камень на камень не остался»[920]. Вопрос об уступке этих городков посланники называли «камнем претыкания» в переговорах[921]. Постоянно в живой речи мелькают метафоры, образные сравнения, изобразительные примеры. Днепровскими городками крымские, очаковские и буджакские татары и запорожские казаки будут удерживаться так твердо, «что конь в узде»[922]. Резкий отказ посланников согласиться на устройство поселения на месте разоренных городков турецкие уполномоченные назвали «укусными словами»[923]. ХХ конференцию, в которой принимали участие Украинцев и рейз-эфенди только вдвоем, рейз-эфенди открыл словами, что вот они только что говорили о болезни своих товарищей, и может Бог подать им исцеление. Но еще есть некоторая внутренняя болезнь в самом их деле — это не трудности, которые мешают соглашению, и эту болезнь «надобно им также загасить всяким добрым поведением и исцелить добрым согласием»[924]. Сделанное Украинцевым предложение об уступке земель к Азову «не токмо у них, думных людей, мысль, но и сердце разожгло»[925]. Сравнения бывают иногда в грубоватой, свойственной тем временам форме. Убеждая посланников не отказывать крымскому хану в посылке ему время от времени со стороны московского правительства «некоторой дачи», от которой московское правительство решительно хотело отказаться, Маврокордато привел такой аргумент: «Но и псов кормят же, чтоб были сыти и голодом не издыхали»[926], а в другой раз при разговоре о том же предмете он уговаривал посланников упомянуть в трактате о возможности иногда послать кое-что хану «по соседству». Это обещание, говорил он, напишется не для «действительной дачи», а потому что обещанием «учинится татарам повеселение», а до реального его исполнения дело не дойдет: «якобы что по воздуху летало в вид, а ухватить его не мочно»[927].

Будучи не согласен с предложенной посланниками редакцией статьи о возвращении султану днепровских городков, где было написано «возвратится и земля, с которою они взяты», Маврокордато заметил, что слова «с которою взяты» будут весьма неприятны султану «подобно тому, как бы кто кого дубиною в голову зашиб»[928]. Далее, не советуя посланникам слишком уже твердо настаивать на своем и не доводить до конца терпение Порты, он высказал опасение, «чтоб, тянув нитку до самой последней тонкости, не разорвать бы ее, а потом у Порты Оттоманской в двери хотя многими тысячами толкаться станут и тогда двери будут затворены»[929]. На Х конференции Маврокордато, уговаривая посланников уступить султану днепровские городки, доказывал, что султан за такие «малые места», как днепровские городки, поступается царю «великими и знатными завоеванными крепостьми», т. е. Азовом, и при этом привел сравнение: «А как он, Александр, дознавается и рассуждением своим располагает, что всякому за свое как не стоять? И сказывает он, например, что если б кто с кого содрал два кафтана и так, ободравши и обругав, похотел бы тот борец с тем грабленым человеком искать попрежнему миру и между собою дружбы и то дело как они, посланники, чают? Чем бы мочно его привесть к исполнению дружелюбия? А он-де, Александр, мыслит так, что лутче в том учинить такое расположение: доброй кафтан или лутчей тому насилующему оставить при себе, а другой кафтан, хотя и хуже, для любви возвратить попрежнему тому, у кого он взят. А у салтанова-де величества с царским величеством нынешнее настоящее мирное дело не тем же ли подобием происходит?» По этому примеру, приведенному Маврокордато, выходило, что Петр содрал с султана два кафтана, лучший — Азов и худший — днепровские городки, и теперь, восстанавливая