– Я замерз, я вымок, я устал, – жаловался он, высекая очередной сноп искр. Руки его тряслись, и все тело дрожало. – О нет, правда – я очень замерз.

Пока Атара и Кейн собирали снег, чтобы растопить его, а Лильяна ждала, когда сможет начать готовить обед, я подошел к Мэрэму и положил руку ему на загривок, растирая сведенные мышцы. Частица того огня, что помогала двигаться мне, должно быть, передалась Мэрэму, так как он с облегчением вздохнул.

– О, так лучше, так очень хорошо. Спасибо, Вэль!

Слабый огонек показался из трута и перекинулся на маленькие сучки, что Мэрэм собрал вокруг. Он смотрел, как огонь разрастается, пока костер не разгорелся окончательно.

– А тебе больше досталось в битве, чем мне, – сказал Мэрэм, расслабляясь перед неожиданным теплом. – Так что это я должен тебе разминать шею.

Боль в затылке была такая, словно палица пробила кости и обнажила мозг.

– Ты получил две стрелы, спасая нас, Мэрэм. Это великий поступок, – все-таки сказал я.

– Да, не правда ли? – Он осторожно потер то место, куда попали стрелы. – Но, по-честному, я тебе должен массаж, хорошо?

– Хорошо.

Я улыбнулся, и Мэрэм вернул мне улыбку, гордый тем, что одолжил меня.

Часом позже мы собрались вокруг костра и поели немного вареной солонины и боевых бисквитов. Мастер Йувейн приготовил чай, разлил его по котелкам, и мы крутили их в руках, пытаясь согреться. Было время песен, но никто из нас не чувствовал желания петь. Тогда я достал флейту и сыграл мелодию, которой меня научила мать. Она не имела ничего общего с музыкой Альфандерри, но и в ней слышались любовь и надежда.

– О, это очень, очень хорошо, – сказал Мэрэм, растягивая плащ над костром, чтобы просушить его. – Смотри, Огонек танцует под твою песенку!

Мерцая на фоне звездного восточного неба, Огонек кружился длинными светящимися спиралями. Его яростные пируэты напоминали танец. Всех нас подбодрило его присутствие.

– Я начинаю думать, что он может оказаться тем седьмым, о котором говорится в пророчестве Айонделлы, – заметил мастер Йувейн.

Я обдумывал эту странную мысль, лежа без сна на холодной земле. Вспоминал о смерти Альфандерри и об отчаянии, стискивавшем мое сердце. И через этот темный дверной проем ко мне пришел Морйин. В моих снах он послал оборотня в облике Альфандерри, вынюхивавшего в тенях запах моей крови. Демон выл в ярости, желая убить меня, потом сладко запел о том, что я должен присоединиться к нему в стране, из которой нет возврата. Эта тварь пыталась убить меня тем ужасом, что ожидал меня там. Но той ночью со мной были союзники, они приглядывали за мной и охраняли мою душу.

Я откуда-то знал, что Огонек крутится вокруг меня, словно звездная спираль, отгоняющая зло. Любовь моей матери ощущалась в глубочайших токах земли, окутывая как теплый и непроницаемый плащ. Внутри меня сиял меч доблести, данный мне отцом, а снаружи, на земле, лежал меч по имени Элькэлэдар, и я держал руку на его рукояти. Он поддерживал силу моего существа так, что я смог сопротивляться и изгнать демона. Он прорубился сквозь черный дым царства кошмаров и вывел меня на чистый воздух, сквозь который проглядывали ясные звезды мира. Так я проснулся в горах, покрытый потом и дрожащий, но невредимый.

Я открыл глаза и увидел, что Атара сидит около меня и держит за руку. Настала полночь – ее очередь нести стражу. С другой стороны костра спали Мэрэм, Лильяна и мастер Йувейн, расстелив шкуры прямо на снегу. Кейн, лежавший тихо и с закрытыми глазами, по-видимому, тоже спал, хотя про него наверняка не скажешь.

– Твои сны делаются темнее, да? – тихо спросила Атара.

– Не… темнее. – Я задыхался. Потом сел лицом к ней и посмотрел в синие глаза сквозь густую тьму ночи. – Но они хуже – лорд Лжи пытается превратить мою любовь к друзьям в ненависть.

Атара стиснула мою руку в своей, другой сжимая гадательный шар. Я решил, что она смотрела в этот прозрачный кристалл, когда я кричал во сне.

– Он видит тебя, да?

– Каким-то образом. И не просто чует запах киракса в моей крови. Что бы там герцог Юлану не говорил о том, что мы умерли, Морйин знает, что я все еще жив.

– Он ищет тебя?

– Да, ищет – но не находит. Не так, как ему бы хотелось.

– Он должен найти тебя, – проговорила она с тихой настойчивостью в голосе.

– Время на его стороне. Говорят, что лорд Лжи никогда не спит.

– Не говори так. Ты не должен говорить такие вещи.

Конечно, она права. Ожидать собственного поражения – означает однозначно прийти к нему.

В голосе Атары слышался новый страх, когда она говорила о Морйине, а пальцы касались моей руки с небывалой нежностью.

– Так ты видела его? – спросил я, указывая на шар джелстеи, который она прижимала к груди. – В твоем кристалле?

– Я видела многое, – последовал уклончивый ответ.

Я подождал, не скажет ли Атара еще чего, но она погрузилась в глубокую тишину.

– Скажи мне, Атара, – прошептал я.

Она покачала головой и прошептала:

– Ты не мастер Йувейн. Тебе не нужно знать всё обо всём.

– Нет, не всё.

Мэрэм, громко храпевший по ту сторону костра, перевернулся во сне, а Лильяна засопела и поплотнее закуталась в плащ. Я чувствовал, что Атара боится, как бы они не проснулись, и не удивился, когда она поднялась, взяла меня за руку и прошла несколько дюжин ярдов по заснеженной земле в темноту, окружавшую лагерь.

– Разве ты не понимаешь, как мне тяжело говорить тебе это? – тихо спросила она.

– Так все так плохо? Хуже чем все, что я когда-либо видел?

Я сказал Атаре о тысячах смертей, которыми умирал во снах, и затронул что-то в ней, заставив содрогнуться.

– Что это?

Атара дрожала всем телом.

– Прошу, скажи, – привлек я ее к себе.

– Нет, не могу, не должна – не должна этого делать, – прошептала Атара.

Она покрывала поцелуями мои руки и глаза, шрам на лбу, крепко прижав меня к себе, потом опустилась на колени, обняв мои ноги руками, уткнувшись лицом в бедра и всхлипывая.

– Атара, Атара, – позвал я ее, гладя по волосам.

Через некоторое время, когда ночной ветер остудил ее печаль, Атара смогла снова подняться и посмотрела на меня.

– Почти всегда, когда я вижу Морйина, я вижу тебя. Вижу твою смерть.

Ветер с ледяных вершин вокруг пробрал меня до костей. Я мрачно улыбнулся.

– Ты сказала, почти всякий раз?

– Да, почти. Есть и другие ответвления, их так мало – но в них ты остаешься жить.