– Зацепился! – проворчал он. – Вперед, парни!

Команда бросила весла и, издавая леденящие кровь вопли, хлынула на палубу чужого судна. Их встретили жалобные крики ужаса и отчаяния. Хэл оставил румпель и, схватив закрытый экраном фонарь, поспешил вслед за своими людьми, чтобы слегка пригасить их воинственность. Когда он поднял заслонку фонаря и осветил палубу дау, то увидел, что команда уже лежит плашмя. Здесь оказалось с дюжину или около того полуобнаженных темнокожих моряков, но среди них находился и пожилой мужчина, одетый в длинную одежду, в котором Хэл с первого взгляда признал капитана.

– Ведите этого сюда, – приказал он.

Когда к нему подтащили пленника, Хэл увидел длинную бороду, почти достигавшую коленей, и целую коллекцию коптских крестов и четок, висевших на его груди. Квадратная митра на голове была вышита золотыми и серебряными нитками.

– Эй, спокойно! – предупредил он матросов, державших старика. – Повежливее с ним. Он священник.

Матросы моментально отпустили пленного.

Священник поправил рясу и расчесал бороду кончиками пальцев, потом выпрямился во весь рост и с ледяным достоинством оглядел Хэла.

– Вы говорите по-английски, святой отец? – спросил Хэл.

Мужчина продолжал смотреть на него. Даже в слабом свете фонаря его взгляд казался холодным и пронзительным. И он никак не дал знать, что понимает Хэла.

Хэл перешел на латынь:

– Кто вы, святой отец?

– Я Фасилидес, епископ Аксума, духовник его христианского величества Иясу, императора Эфиопии, – ответил старик на отличном латинском языке.

– Смиренно прошу прощения, ваше преосвященство. Я принял ваше судно за исламского мародера. И прошу вашего благословения.

Хэл опустился на одно колено.

«Наверное, я уж слишком лью фимиам», – подумал он.

Но епископ, похоже, принял его слова как должное. Фасилидес начертил в воздухе над головой Хэла крест, потом коснулся двумя пальцами его лба.

– In nomine patris, et filii, et spiritus sancti[14], – напевно произнес он и протянул Хэлу руку с кольцом для поцелуя.

Он явно смягчился к Хэлу.

– Это воистину судьбоносная встреча, ваша светлость, – сказал Хэл, поднимаясь на ноги. – Я рыцарь храма ордена Святого Георгия и Священного Грааля, направляюсь к Престеру Джону, чтобы предоставить свой корабль и его команду в распоряжение христианского императора Эфиопии и принять участие в священной войне против сил ислама. Поскольку ваша светлость – исповедник, возможно, вы могли бы привести меня к его двору.

– Возможно, удастся организовать аудиенцию, – с важным видом ответил Фасилидес.

Однако апломба у него слегка поубавилось, а манеры стали заметно лучше, когда при утреннем свете перед ним предстала «Золотая ветвь» во всем своем великолепии. Епископ еще более потеплел, когда Хэл пригласил его на борт и предложил разделить с ним остаток пути.

Хэл мог лишь догадываться, почему епископ Аксума крался вокруг островов ночью в маленькой вонючей рыбачьей лодчонке. Фасилидес, когда ему задавали вопросы, снова становился отстраненным и надменным.

– Я не вправе обсуждать государственные дела – ни мирские, ни духовные.

Вместе с Фасилидесом на борту оказались двое его слуг и один из рыбаков с дау, чтобы послужить Хэлу лоцманом. Едва очутившись на корабле, он удобно устроился в маленькой каюте рядом с Хэлом. А Хэл с местным лоцманом на борту смог двинуться к Митсиве куда быстрее и не стал убавлять парусов, даже когда солнце этим вечером ушло за горизонт.

Он пригласил Фасилидеса поужинать с ним, и добрый епископ с удовольствием отдал должное вину и бренди Луэллина. Хэл то и дело ловко и незаметно подливал ему в бокал.

Градус важности Фасилидеса понижался пропорционально уровню жидкости в графине с бренди, и он уже не так сдержанно отвечал на вопросы Хэла.

– Император сейчас с генералом Назетом в монастыре Святого Луки, в горах над Митсивой. Я собираюсь встретиться с ним там, – сообщил он.

– Я слыхал, что император одержал над язычниками большую победу у Митсивы? – поощрил его к беседе Хэл.

– Великую и блестящую победу! – Фасилидес вспыхнул энтузиазмом. – Во время Пасхи язычники пробрались через проливы Баб-эль-Мандеба с огромной армией, а потом двинулись на север вдоль побережья, захватывая порты и крепости. Наш император Калеб, отец Иясу, вступил в сражение, но большая часть нашей армии была разбита. Военные дау эль-Гранга напали на наш флот в заливе Адулис, и двадцать наших лучших кораблей были частью захвачены, частью сожжены. Потом, когда язычника собрали перед Митсивой сто тысяч воинов, уже казалось, что Господь покинул Эфиопию…

Глаза Фасилидеса наполнились слезами, и ему пришлось сделать еще один хороший глоток доброго бренди, чтобы поддержать свои силы.

– Но Он – единый Бог, и Он благосклонен к своему народу. Господь прислал нам воина, чтобы возглавить разбитую армию. Назет спустился с гор, ведя с собой армию Амхара, присоединился к нашим силам на побережье, и он нес с собой священный табернакль Девы Марии. Этот талисман был как гром и молния в руках Назета. Не успевал он еще приблизиться к язычникам, как те разбегались в панике.

– Что это за талисман, о котором вы говорите, ваша светлость? Нечто особенно святое? – спросил Хэл.

Перегнувшись через стол, епископ схватил Хэла за руку и заглянул ему в глаза.

– Это реликвия самого Иисуса Христа, самая могучая во всем христианском мире, – понизив голос, проговорил он.

Фасилидес смотрел на Хэла с фанатичной лихорадкой в глазах, такой жаркой, что Хэл почувствовал, как по его собственной коже поползли мурашки благоговения.

– Табернакль Марии хранит в себе Чашу Жизни, Священный Грааль, из которого пил Христос во время последней вечери. Это та самая чаша, куда Иосиф Аримафейский собирал кровь Спасителя, когда Тот висел распятый на кресте.

– И где сейчас табернакль?..

Голос Хэла прозвучал хрипло; он, в свою очередь, сжал руку Фасилидеса с такой силой, что старик поморщился.

– Вы сами его видели? Он действительно существует?

– Я молился перед табернаклем, который содержит священную чашу, хотя никто не может ни увидеть саму эту чашу, ни прикоснуться к ней.

– И где эта святая вещь? – Хэл чуть не кричал от возбуждения. – Я слышу о ней всю мою жизнь! Рыцарский орден, в котором я состою, основан в честь этой легендарной чаши. Где я могу ее найти и поклониться ей?

Фасилидес как будто слегка протрезвел от волнения Хэла; он высвободил свою руку из пальцев капитана и откинулся назад.

– Есть вещи, о которых нельзя говорить.

Он вновь стал отчужденным и недоступным. Хэл сообразил, что глупо было бы продолжать разговор на эту тему, и тут же нашел другую, чтобы слегка отогреть застывшее лицо епископа.