⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Глава 51

⠀⠀ ⠀⠀

Толстяк поднялся до нужной ему лестничной площадки и, прежде чем позвонить в звонок, решил привести себя в порядок, чтобы предстать пред дамой в надлежащем виде; он тщательно одёрнул свой видавший виды сюртук и подтянул штаны, потом достал из кармана начатую бутылку джина и отпил немного, положил её обратно в карман и лишь после этого позвонил в звонок. Дверь распахнулась и, к недоумению саблейтенанта Эванса, перед ним на пороге появился мужчина. Среднего роста, в белоснежной сорочке, в хорошем жилете и в котелке. Тут толстый моряк решил, что он пришёл рано, что прежний клиент его дамы ещё не покинул её, и, сказав на английском: «Чёрт возьми, у меня что-то с часами», он хотел было повернуться и уйти; но, к его удивлению, господин в жилете и котелке вдруг схватил офицера за лацкан сюртука и с силой потянул его в квартиру. Саблейтенант же решил, что это для него слишком фамильярное приглашение войти, и упёрся рукой в косяк; и ещё неизвестно, кто бы из этих мужчин выиграл, если бы на помощь неизвестному в котелке не пришли ещё два сильных человека, один из которых спустился с верхней лестничной площадки, на которой прятался, а другой не прибежал снизу. Теперь они втроём втягивали британского морского офицера в квартиру известной в городе Гамбурге страпонессы Гретты.

— Дьявол! — пыхтел и ругался на английском саблейтенант. — Что вы удумали, чёртовы немцы!

Он ещё пытался упираться, но это было бессмысленно, уж больно неравны были силы, и три мужчины всё-таки оторвали его от двери, втянули в квартиру, потом повалили и потащили в комнаты волоком.

— Эй вы, ублюдки, — пыхтел и барахтался на немытом полу англичанин, — если вы задумали меня грабить, то денег у меня всего полфунта, забирайте… Забирайте и прекращайте этот балаган.

Но ему ничего не ответили, а втащили в комнаты, и тогда он увидал и четвёртого мужчину, у того в руке был медицинский шприц. И этот тип со шприцем, кажется, был в этой банде главным; он что-то произнёс на неизвестном англичанину языке, и все трое тащивших саблейтенанта дружно навалилось на бедолагу и прижали его к полу, так что он и пошевелиться не мог.

— Что вы делаете, негодяи?! — морской офицер видел, как к нему приближается рука со шприцем, он предпринял ещё одну безуспешную попытку вырваться, но всё было тщетно, безжалостная игла глубоко и почти безболезненно вошла ему в шею…

— А-а-а-а-а! — заорал что было сил саблейтенант, но ему тут же закрыли рот локтем. Иглу из его шеи извлекли, когда шприц был уже пуст; моряк ещё шевелился немного, но через минуту затих и обмяк, и лишь после этого казак провёл рукой по потному лбу и произнёс:

— Здоровый, чертяка.

— Ага, — ответил ему Квашнин, поднимая с пола свой котелок.

— Господа, — продолжал командовать Пеньковский, считая пульс англичанину, — брюки и кальсоны с него долой, и на стол ко мне.

Тут же мужчины стали снимать с англичанина штаны и нижнее бельё, причём Квашнин говорил:

— Аккуратнее, аккуратнее, пуговицы не рвём, нам потом его ещё одевать.

Когда саблейтенант был освобождён от ненужных предметов туалета, все четверо мужчин подняли его и не без труда внесли в следующую, хорошо освещённую, комнату.

— Кладём на живот! — продолжал командовать Самуил Пеньковский. — Сюда, чуть выше. Вот так. А теперь…, — он оглядел лежащего на животе англичанина, оценил фронт работ и продолжил: — Воды потребуется много, обе клизмы наполните по максимуму, а тазы и вёдра ставьте сюда, справа от стола.

Брат Валерий вздохнул, предвидя большую и грязную работу, а потом взглянул на Тютина и произнёс:

— Брат Емельян, ты подежурь на улице, брат Аполлинарий, ты готовь бомбу.

— Бомба готова, мне нужно только часовой механизм запустить, — отвечал ему инженер. — Как всё скажете, так я его и запущу.

— Тогда приступим, господа, не зря же я приехал сюда, — произнёс эскулап, натягивая резиновые перчатки.

А казак, покинув квартиру, был рад, что на сей раз ему просто придётся сидеть одному в бричке на улице, а не работать с остальными братьями в квартире.

⠀⠀ ⠀⠀

* ⠀* ⠀*

⠀⠀ ⠀⠀

Емельян Тютин был человеком, привыкшим за свою жизнь ко всякому — и к тяжким походам, и к бессонным ночам; но и он за последние дни так мало спал, что стал ловить себя на том, что у него самопроизвольно закрываются глаза. Даже вожжи один раз почти выпали из рук. Емельян закурил дорогую папироску, чтобы отогнать от себя сон, и заметил, что на улице появился фонарщик, который стал зажигать газовые фонари, так как поставить на эту улицу электрические у муниципалитета ещё руки не дошли. Тютин взглянул на часы. «Бог ты мой! Без пятнадцати девять. Это же сколько они там с англичашкой тем провозились уже?».

И как раз в это время Самуил Пеньковский бросил хирургическую иглу с нитью в миску с грязными инструментами.

— Всё? — с нескрываемой надеждою спросил его Павлов.

— Последний штрих! — отвечал ему эскулап, беря в руки шприц с коричневой обезболивающей жидкостью. — Чтобы он сначала был весел, а потом через полчаса крепко заснул. А вы пока несите его одежду и одевайте пациента.

Повторять брату Валерию нужды не было, он сразу принялся за дело, и помогал ему брат Аполлинарий. Они вдвоём перевернули моряка и стали надевать ему кальсоны.

— Аккуратней, а то вдруг выпадет, — говорил при этом брат Валерий.

— Не выпадет, — уверенно обещал им обоим Пеньковский. Он стянул перчатки и кинул их в миску. — Пойду руки помою.

Когда же он ушёл, Павлов и Квашнин закончили туалет толстяка, оглядели его — всё было нормально. И Павлов взял бутылку с джином и стал поливать ею грудь и плечи англичанина, а остатки вылил ему в рот, причём тот сначала закашлялся, но потом проглотил добрую часть напитка и забурчал что-то нечленораздельное.

— Вы только с этим не злоупотребляйте, — в комнату вернулся Пеньковский, — а то я не знаю, как алкоголь будет взаимодействовать с опиатами.

— Понял, — кивнул брат Валерий и засунул почти пустую бутылку в карман сюртука англичанина, а потом взглянул на брата Аполлинария: — Ну что, поднимаем?

Тот без слов подошёл к толстяку слева, и они не без труда подняли его и опустили ему ноги на пол. Но англичанин на ногах совсем не держался. И тогда брат Валерий взглянул на Пеньковского, и тот, правильно истолковав его