смену в начале 1970-х отец убил сына за обеденным столом из-за спора о темном и светлом мясе, воткнув разделочный нож в грудь ребенка за право первым отведать угощение.

Правда, капитан никогда не забывает организовать для ночной смены достойную закуску. И да, рождественская смена – единственная ночь в году, когда детектив может достать бутылку из стола, не боясь попасться на глаза рыщущему дежурному. Несмотря на это, все равно праздничная смена в убойном – самая депрессивная работа на свете. И надо же было случиться такому везению – трехнедельная смена Д’Аддарио заканчивается утром 25 декабря. А значит, группы Лэндсмана и Макларни будут работать в сочельник с четырех до двенадцати, группа Нолана – с полуночи, после чего рожденственским утром их сменят люди Макларни.

График никого не обрадовал, но Дэйв Браун нашел способ выкрутиться. Он всегда старается раньше других уйти в отпуск на праздники и в этом году, мечтая о домашнем уюте, планирует утром 25 декабря держаться от штаба как можно дальше – дома, с годовалой дочкой на руках. Естественно, для Дональда Уордена эта абсурдная Брауна становится очередным пунктом в списке вещей, за которые молодой детектив заслуживает оскорбления, а именно:

1. Браун так ни хрена и не продвинулся в деле Кэрол Райт – это до сих пор сомнительная смерть от наезда.

2. Он и так только что вернулся после пяти недель больничного из-за операции на ноге в Хопкинсе – якобы крайне необходимой из-за какого-то там таинственного повреждения нерва или мышечных спазмов, которые любой настоящий мужик игнорирует после второй кружки пива.

3. Его способности детектива убойного еще предстоит по-настоящему проверить.

4. Его не будет рядом, чтобы съездить в Пайксвилл за чесночными бейглами в воскресную дневную смену, так как на это время приходится Рождество.

5. Хуже того, ему хватает наглости уйти в отпуск, пока остальная группа пашет все праздники.

6. Он как бы изначально говна кусок.

Уордену с его необыкновенной памятью ни к чему записывать этот внушительный список. Он всегда в уме, чтобы при случае заново знакомить молодого человека с основными фактами его жизни.

– Браун, ты говна кусок, – объявил Уорден в лифте вечером неделю назад. – Знаешь, на сколько дней я брал больничный за все время работы?

– Да знаю я, нудный ты засранец, знаю, – повысил голос Браун. – Ты не был на больничном ни одного, сука, дня. И сказал об этом всего лишь тысячу раз, ты…

– Ни одного дня, – перебил его Уорден, улыбаясь.

– Ни одного дня, – передразнил Браун фальцетом. – Отвяжись уже от меня к хренам, а?

– Но у тебя, видите ли, ножка болит, вот и…

– Это серьезное заболевание, – завопил Браун, потеряв терпение. – Мне провели опасную для жизни операцию…

Уорден только улыбался. Он все-таки довел бедолагу, как и планировал – вообще-то довел уже несколько недель назад. Уорден стал настолько невыносим, что на следующий же день, после разговора в лифте, папка Кэрол Райт внезапным и чудесным образом вернулась из забвения картотек и заняла почетное место на столе Дэвида Брауна.

– Уорден тут не при чем, – настаивал Браун. – Меня это дело уже много месяцев не отпускает, я и так планировал к нему вернуться после выхода с больничного.

Может и так. Но теперь Уорден с другого конца комнаты отдыха с немалым удовлетворением наблюдает, как молодой детектив заново знакомится с покойной девушкой-билли на гравийной стоянке.

Браун перебирает детали, вновь привыкая к служебным отчетам, фотографиям места преступления, дальнейшим отчетам и фотографиям BPI десятка подозреваемых, которые так и не подошли. Перечитывает свидетельские показания из «Хеленс Голливуд Бар» – невнятные заявления пьяниц, с чего-то взявших, что убийца катается по улицам Балтимора на кастомизированном «лотосе». Пересматривает рапорты случайных проверок черных спортивных машин и малолитражек в южных частях города.

Все-таки нет ничего хуже убийства билли, думает Браун вопреки своим предыдущим утверждениям. Ненавижу билли: они говорят, когда не положено, лезут в следствие, заставляют тратить время на любую мелочь, которую слышали. На хер это дело, говорит он себе. Хоть сейчас подавайте наркоубийство в проджектах, где никто ни хрена не видел, мечтает он. Дайте то, над чем можно работать.

Браун заново читает разнящиеся описания подозреваемого от посетителей бара, противоречивые заявления о длине волос и стрижке, цвете глаз и всем прочем. Выкладывает фотографии всех подозреваемых и пытается разглядеть хоть что-то подходящее, но без нормального описания это безнадежно. К тому же все фотографии до жути похожие. Каждый билли таращится в камеру с выражением лица «ой, это меня что, для полиции снимают», каждый щеголяет татуировками, нечищеными зубами и настолько грязными майками, что их можно снять и поставить.

Гляньте хоть на этого типа, думает Браун, вынимая из стопки один снимок: этот билли – всем билли билли. Очевидно увлекается машинами, лохматые черные волосы с пробором посередине спускаются чуть ли не до жопы. Зубы ужасные – какой сюрприз, – и еще странные светлые брови. Боже, у него настолько отсутствующий вид, что хоть сейчас выписывай ордер на поиск наркотиков…

Опа. Светлые брови. Светлее некуда, ошалело думает Браун.

Детектив подносит снимок поближе, его взгляд скачет туда-сюда между волосами и бровями парня. Черные – светлые. Черные – светлые. Так, блин, минуточку: вот же это, на фотографии, всем на обозрение. «Как это я в первый раз пропустил?» – удивляется он, пока ищет отчет, когда-то пристеплеренный к снимку.

И пожалуйста, его имя возникло в деле после остановки на дороге в Пигтауне, отчет прислал патрульный с поста Южного отделения, куда они отправляли телетайп еще в августе. Браун находит тот отчет и сразу же вспоминает: парень водил черный «мустанг» с панорамным люком. Не прям «ти-топ» и не прям «лотос». Но где-то рядом. У «мустангов» бывают качественные шины и низкая посадка – что и описал патрульный. Но в первый раз Браун не обратил на это внимания. Коп недвусмысленно заявил, что у водителя темные волосы, а все свидетели сходились в одном: спутник Кэрол Райт был блондином. Только неделю назад, заново достав папку, Браун потрудился попросить отдел фотографий прислать снимки даже самых маловероятных подозреваемых вроде этого. И только сейчас заметил брови другого цвета.

– Дональд, ты только посмотри.

Уорден подходит, ожидая услышать какую-нибудь глупость.

– Это снимок, сделанный при аресте через пару недель после моего убийства. Посмотри на брови.

Детектив приглядывается к снимку – и у него самого брови ползут вверх. На хрена блондину-билли красится в черный? Наоборот – это еще понятно, но из блондина в брюнета? Часто ли так делают?

Неплохо подмечено, признает про себя Уорден. Чертовски неплохо.

Учитывая отсрочку в