Тем же днем он запретил Сальваторе распространяться о его отлучке.

– Я выполняю кое-какую работу для одного человека, – сказал он. – Это все, что тебе надо знать.

Он принес немного денег – примерно столько же, сколько выручал за чистку обуви, но Сальваторе показалось, что в кармане осталось еще.

На следующей неделе история повторилась. Вскоре это вошло в правило. На Рождество Паоло роздал подарки всему семейству. Он объяснил, что потихоньку откладывал, и все были довольны. Сальваторе достались карманные часы, Анне – красивая шаль. Но Кончетта встревожилась. Перед самым Новым годом он спросила у Сальваторе, чем занимается его брат. Сальваторе солгал, как велел Паоло, но видел, что мать не поверила.

– Он работает на каких-нибудь camorrista, – заявила она, понимая под этим негодяев любого сорта. – А то и хуже! На Mano Nero…

«Черная рука». Это была даже не организация. Любая банда вымогателей – обычно жертвами становились итальянцы побогаче из их же общины – старалась запугать толстосума жутким символом «Черной руки».

– Да нет же, – сказал Сальваторе.

– Это все полиция виновата, – ответила мать. – Почему она не вмешается?

Среди тридцати тысяч городских полицейских, многие из которых были ирландцами и братьями по вере, то есть католиками, едва ли нашелся бы один, говоривший по-итальянски. Правда, в Департаменте полиции Нью-Йорка приступили к созданию итальянского подразделения, но его шеф был убит в ходе визита на Сицилию. Он пал от руки гангстера по имени Дон Вито, и подразделение перестало быть актуальным. Поскольку итальянская преступность ограничивалась итальянским кварталом, полиция Нью-Йорка не особенно вмешивалась.

Тем же вечером Кончетта устроила Паоло выволочку и назвала уголовником. Но он все отрицал и страшно разозлился. В итоге отец запретил подобные разговоры.

Кавалер объявился в марте 1911 года. Однажды вечером Сальваторе, Анджело и Анна зашли к дяде Луиджи в ресторан. Им пришлось несколько минут подождать, и Сальваторе обратил внимание на молодого человека, который с интересом их рассматривал, но вскоре забыл об этом. Однако на другой день встретил на улице дядю Луиджи, которому хотелось поговорить.

Похоже, тот юноша не впервые положил глаз на Анну. Его звали Паскуале, и он был очень приличным малым с хорошей работой – служил клерком. Ему хотелось познакомиться, но он был немного робок.

– Вот если бы ты его знал, – подмигнул дядя Луиджи, – он познакомился бы с ней как ни в чем не бывало.

– А если он мне не понравится, то знакомства не будет? – многозначительно спросил Сальваторе.

– Si, si, конечно!

Сальваторе согласился и на следующий день пришел в ресторан, где Паскуале сидел за кофе и dolce[62]. К огромному удовольствию дяди Луиджи, молодой человек понравился Сальваторе. Он был серьезен и явно хороший работник, из небогатой семьи, но денег в ней было больше, чем у Карузо. К концу беседы договорились, что он заглянет в ресторан, как всегда, в следующую субботу, когда Анна закончит смену. Если Сальваторе увидит Паскуале, то он представит его Анне, а дядя Луиджи принесет всем dolce.

Сальваторе остался доволен новой ролью. Он предвкушал субботний вечер и прикидывал, как много сказать Анне.

В субботу, 25 марта 1911 года, Анна, как обычно, пошла на работу. Чудесный день, самый короткий на фабрике «Трайангл». Смена начиналась в девять утра и заканчивалась в четыре сорок пять пополудни с сорокапятиминутным перерывом на ланч. К ее приходу снаружи уже собралась толпа.

Наступил шаббат, и хотя оба хозяина и большинство работников были евреями, только считаные единицы соблюдали шаббат на фабрике «Трайангл», и трудиться явилось почти пятьсот человек.

В здании было два входа: первый – на Вашингтон-плейс, второй – за углом, на Грин-стрит. Анна вошла с Вашингтон-плейс и поднялась по лестнице. Лифтом пользовались только управляющие и посетители.

Фабрика «Трайангл» занимала три верхних этажа – восьмой, девятый и десятый. На лестнице Анна встретила Етту, еврейскую девушку с восьмого, и зашла на этот этаж, чтобы закончить начатый разговор. Кроме рабочих столов и швейных машин, там были столы для резки, под которыми стояли большие ящики, коим вскоре предстояло наполниться обрезками ткани. Остановившись возле одного, Етта показала Анне шажки из нового танца под названием тарки-трот. Обе любили танцевать, но вскоре строгий взгляд начальника цеха положил этому конец, и Анна отправилась на свой девятый этаж.

Утро прошло без событий. Девятый этаж недавно обновили, улучшив умывальные комнаты и настелив красивый деревянный пол, который поглощал солнечный свет. Когда наступило время ланча, Анна вышла из здания и прогулялась по Вашингтон-сквер-парку, думая о танцевальных шажках, которые показала подруга. Интересно, любит ли Паскуале танцевать?

Она быстро разузнала о нем. Как только Сальваторе обронил, что в ресторан, возможно, заглянет его приятель, она решила, что это неспроста и брат что-то задумал. Сальваторе начал с жаром все отрицать, но с этим она живо разобралась. Когда он признался, она притворилась рассерженной. Правда, не сказала брату того, что уже отметила внимание к ней со стороны юноши и вовсе не против с ним познакомиться. Но чтобы помучить Сальваторе, она предупредила, что еще не решила, пойдет ли с ним. Ближе к полудню она, улыбаясь, пошла назад к зданию фабрики.

В субботние дни всегда наблюдалась некоторая суета. Рабочая неделя заканчивалась, и клерки с торговых судов носились туда-сюда, комплектуя заказы. В конце рабочего дня раздали конверты с зарплатой. Уйти до звонка, конечно, не разрешалось, но кое-какие девушки, которых дожидались кавалеры, приготовились бежать сломя голову. Как только прозвенел звонок и выключили машины, все встали с мест, но Анна никуда не спешила. Она вынула из сумочки зеркальце. Надо прихорошиться перед знакомством с загадочным человеком. Этим она и занялась, остальные девушки потянулись к выходу. Она еще сидела, когда услышала нечто странное. Кто-то кричал.

Вашингтон-сквер была хорошо видна от памятника Гарибальди. Летом ее закрывала листва, но Сальваторе отчетливо видел свет на верхних этажах здания, а также эмблему, висевшую на углу, – заключенный в круг треугольник. Он посмотрел на часы, рождественский подарок Паоло.

– Пора, – сказал он Анджело.

– А дядя Луиджи даст мне горячего шоколада?

– Обязательно.

Сальваторе смотрел на здание. Сейчас начнут выходить первые девушки. Проходивший мимо молодой человек замедлил шаг и взглянул в ту же сторону.

И тут произошла необычная вещь: раздался негромкий хлопок. Просто хлопок, не больше, донесшийся из окна восьмого этажа. Через секунду оттуда вырвался небольшой клуб дыма, а с улицы удалось расслышать слабый звон стекла. Стоявшая там лошадь вдруг рванулась, увлекая за собой повозку. Из разбитого окна заструился дым. Какой-то человек перебежал через улицу.