– Мы все отправимся домой, Чан. Ты тоже.

Ему удалось скорчить гримасу.

– Я так… не думаю.

Она нерешительно положила руку ему на шею.

– Послушай меня, Селак Чан. Ты отправишься домой, где состоятся похороны с почестями, а семья, если она у тебя есть, получит пенсию. Даю слово. Что бы ни случилось, я об этом позабочусь.

– Вы… добры, моя госпожа. Но я… должен попросить… о еще одной услуге.

– Назови ее.

И поняла, проклиная собственную глупость, что он имел в виду.

«Ты можешь быть еще тупее, Арчиди?»

Она немного приподнялась и вытащила Хохотушку из ножен на пояснице. Какая-то крошечная часть сознания полукровки отметила, что, спеша добраться до павшего гвардейца, она позабыла обо всем и разложила ножи по местам не вытерев – и подаренная Стратегом портупея съела кровь. Арчет откашлялась, вновь положила свободную руку на шею Чана. Он увидел нож – возможно, уловил какой-нибудь красноватый закатный отблеск, который клинок отбросил ему в глаза. Он кивнул ей. Попытался улыбнуться дрожащими губами.

– Да, – прохрипел Чан. – Это.

– Подумай о доме, – сказала ему Арчет. – И ты будешь там.

Он крепко зажмурился. Она увидела, как на веках и ресницах скопились слезы. Приподнялась над ним, чуть-чуть сдвинула руку над его шеей, приложила острие Хохотушки к нужному месту.

Резанула вниз сильно и быстро сквозь шею и хребет – за доли секунды.

Отправила Селака Чана домой.

Остальной лагерь выглядел так, словно через него прошла буря – юрты сорваны с креплений, смяты и провисли там, где рядом с ними сражались, или полностью растоптаны упырями. Между ними на земле чернели следы огня. Пламя, которое она видела, стоя возле лошадей, было именно тем, чем казалось – зарождающийся бивачный костер в какой-то момент боя разбросали, и от него трава занялась в дюжине разных мест, а также вспыхнула одна наполовину рухнувшая юрта. Быстрые действия скаранаков позволили погасить огонь, но в воздухе все равно повис запах гари, словно призрак дыма. На ближайшей упавшей юрте от поднявшегося вечернего ветерка настойчиво хлопал свободный лоскут ткани, словно пойманная птица, пытающаяся вырваться на свободу.

И повсюду лежали трупы.

Когда Марнак нашел Арчет, она стояла посреди беспорядка и вытирала клинок, которым убила Чана. Она рассеянно кивнула маджаку, и некоторое время они молча стояли рядом, глядя, как верхний край алого солнечного диска опускается за горизонт.

– Всё в порядке? – спросила она, когда светило скрылось из вида.

Железный Лоб издал сдавленный горловой звук.

Полукровка спрятала нож.

– Видимо, нет.

– Это… – Марнак жестом обвел окрестности, его голос от ярости звучал хрипло. – Гребаный шаман. За это я оторву ублюдку яйца и скормлю ему же.

– Думаешь, его работа?

Железный Лоб сплюнул.

– Чья же еще? Долгобеги не забирались так далеко на юг летом со времен моего отца. Нынче только колдовство могло пригнать их с севера. А кто еще знал, что нас следует поджидать тут?

Она пожала плечами:

– Ну, стоит заметить, мы тоже пытаемся его убить.

– Но он этого еще не знает!

– Может, знает. Он ведь колдун. – Она задумчиво окинула взглядом развалины лагеря, удивляясь внезапно обретенному глубокому спокойствию. Интересно, не это ли ощущение испытывал Рингил Эскиат, будучи самим собой? – Или, может быть, он просто хочет присвоить небесное железо и не благодарить тебя за то, что ты его привез. Истинный вопрос в том, есть ли у него способ узнать, что любимые монстры облажались, а мы все еще живы?

На это у Марнака не нашлось готового ответа. Маджак просто стоял, стиснув зубы от ярости, и сердито смотрел на разрушения вокруг.

Ночь сгущалась, укрывая трупы мягким мраком.

– Скольких ты потерял?

– Троих. – Сквозь зубы. – Все родственники. Четвертый останется калекой на всю жизнь, если не присоединится к остальным до утра. Долгобег его схватил и швырнул через весь гребаный лагерь. Сломал ему спину.

– И семеро моих.

Железный Лоб поднял крепко сжатый кулак и уставился на него, словно ища полезные ответы.

– За это возьмем плату кровью. Шаман и все, кто стоит рядом с ним, падут.

Момент указывать, что все так и было спланировано, показался неподходящим, и Арчет промолчала. Через пару секунд Марнак опустил кулак и искоса взглянул на нее в тускнеющем свете.

– Если мы еще живы, – хрипло сказал он, – это все благодаря тебе, черная женщина. Я видел, как ты сражалась.

– Мы все сражались.

– Не как ты. Только не так. Мои люди говорят, что ты носишь душу Ульны Волчьей Погибели, некоторые даже твердят, что ты и есть Ульна, возвращенная нам во плоти Небожительницы. – Он смущенно откашлялся. – Видишь ли, они слышали, что ты прибыла вместе с кометой.

«Отличная работа, господин Эшен».

– Значит, они пойдут со мной против своего вождя? – задалась вопросом Арчет.

– Прямо сейчас? – Марнак уставился в темноту. – Я думаю, они пойдут к вратам преисподней, если ты об этом попросишь.

Он сидит на темном дубовом троне, лицом к океану.

Больше никаких пут, он свободен и ему удобно: древесина гладкая от времени, на сиденье от долгого использования образовались выемки, которые безупречно ему соответствуют. Меч со змеиным жалом больше не пытается взрезать его, больше никаких кругов из вертикальных камней, никаких двенд. Море спокойное: маленькие волны накатывают на берег и глубина всего-то по колено. Прохладный ветерок колышет его волосы.

На мгновение кажется, что Фирфирдар все-таки спасла его.

Затем он видит Иллракского Подменыша.

Он прячется на мелководье, закутанный в рваные черные одежды, – такой неподвижный, что в первый миг Рингил принимает его за жутко похожий на человека камень, темный и увешанный черными водорослями, испещренный бледными колониями моллюсков примерно в тех местах, где могут быть лицо и руки. Затем поднимается голова, сверкающие глубоко посаженные глаза смотрят на него сквозь спутанные пряди волос, на бледном лике открывается похожий на рану рот и раздается жалобный крик чайки.

От этого звука сердце разрывается на части. Слезы заливают глаза, он ничего не может с этим поделать.

Существо, бывшее последним из Темных Королей, вырывается из воды. С трудом удерживает равновесие. Снова вскрикивает и с трудом бредет к берегу: промокшие, тяжелые одежды тянут его к земле, и оно шатается, будто пьяное. Оно выглядит человеком – или когда-то им было, – но крупнее, массивнее, чем удается вырасти большинству людей. Оно пристально смотрит на Гила взглядом любовника, и на один ужасный миг тот настолько ошеломлен увиденным в этом взгляде, что ему хочется, чтобы эта ходячая развалина добралась до него, хочется объятий, которые она обещает.