Далтон, беспомощно стоя на ступеньках, знал, что все это ложь. Франка совсем не такая и ничего подобного никогда не делала.

И тут произошло нечто весьма удивительное. С серого неба спикировал ворон и злобно вцепился когтями Серину Раяку в волосы.

Серин завопил, что это прислужник ведьмы явился защищать свою хозяйку.

Толпа в ответ принялась швыряться в птицу чем попало, а Серин Раяк пытался согнать ее со своей головы. Ворон хлопал крыльями и каркал, но крепко держался за шевелюру Раяка.

С пугающей решимостью, заставившей Далтона подумать, что птица — и впрямь прислужник Франки, огромный черный ворон метко клюнул Серина в единственный глаз.

Раяк, завопив от боли и ярости, рухнул с окружавшей Франку кучи дров. И как только он упал, толпа принялась швырять факелы.

Вокруг несчастной Франки взметнулось пламя, и она издала такой вопль, какого Далтон еще никогда не слышал. Ветер донес до него запах горящей плоти.

И тут Франка, охваченная ужасом, болью, сгорающая в пламени, повернула голову и увидела стоявшего на ступеньках Далтона.

Она выкрикнула его имя. За ревом толпы он не слышал голоса, но прочел по ее губам.

Она закричала снова, закричала, что любит его.

Когда Далтон понял это, у него оборвалось сердце.

Пламя лизало ее тело. Франка кричала — кричала страшно, как кричат потерянные души в мире смерти.

Далтон стоял, тупо глядя на происходящее, понимая лишь, что тоже кричит, схватившись за голову.

Толпа напирала, желая почуять горящую плоть, увидеть, как обугливается кожа. Люди впадали в экстаз, глаза их горели безумием. Под натиском толпы тех, кто пробился в первые ряды, так близко прижало к костру, что многим опалило брови, но и это вызвало такие же восторги, как и зрелище горящей ведьмы.

А на земле ворон жестоко клевал безглазого, всеми позабытого Серина Раяка.

Раяк слепо размахивал руками, пытаясь прогнать мстительную птицу. Огромный клюв, мелькая между его рук, рвал, выворачивал и тянул с лица куски плоти.

Толпа снова начала швыряться в птицу всем, что попадалось под руку. Ворон, казалось, начал слабеть и беспомощно забил крыльями, и тут в него полетело все — от башмаков до горящих веток.

Далтон, всхлипывая, обнаружил, что по непонятной ему самому причине, зная наверняка, что ворон тоже вот-вот погибнет, вопреки всему криком подбадривает птицу.

И когда казалось, что бесстрашному ворону-мстителю уже конец, на площадь влетела лошадь без седока. Она отчаянно лягалась и вставала на дыбы, расшвыривая людей в стороны, раня, дробя кости, пробивая головы. Прижав уши, золотисто-ореховая лошадь со злобным ржанием рвалась к центру площади.

Напуганный народ хотел бы дать ей дорогу, но уже не мог разойтись, подпираемый сзади.

Лошадь словно взбесилась от ярости и принялась топтать всех, кто попадался на ее пути. Далтон сроду не слышал, чтобы лошадь рвалась к огню.

Когда лошадь добралась до свалки вокруг Раяка, ворон последним отчаянным усилием забил огромными крыльями и взлетел лошади на спину. Лошадь повернулась, и на какое-то мгновение Далтону показалось, что на ней сидит еще одна птица, что там два черных ворона, но потом он сообразил, что это всего лишь черное пятно на лошадином крупе.

Ворон же вцепился лошади в гриву чуть выше холки, кобыла в последний раз встала на дыбы и понеслась во всю прыть. Те, кто мог убраться с ее пути, убрались. Тех же, кто не смог, разъяренная скотина затоптала.

Крики Франки наконец смолкли. Далтон, стоя в одиночестве на ступеньках, отсалютовал золотисто-ореховой кобыле и ворону-мстителю, уносящимся на полном галопе прочь от центра города.

Беата, прищурившись, смотрела на разгорающийся на горизонте рассвет. Как приятно сознавать, что солнце вот-вот снова засияет над степью. Шедший последние несколько дней дождик изрядно надоел. Теперь же на золотистом восточном небосклоне виднелось лишь несколько темных тучек, похожих на детский рисунок углем. Казалось, что с каменного основания Домини Диртх можно вечно смотреть на простиравшиеся под огромным небесным сводом бескрайние степи.

Приглядевшись получше, Беата поняла, что Эстелла не зря позвала ее наверх.

Вдали виднелся приближающийся всадник. Он выскочил на голую полосу и несся прямо на них. Всадник был еще довольно далеко, но, судя по тому, как он гнал лошадь, явно не собирался останавливаться. Беата дождалась, пока он подъедет поближе, сложила ладони рупором и закричала:

— Стоять! Не приближаться!

Но всадник не послушался. Скорее всего он был еще слишком далеко и не слышал окрика. Равнина обманчива. — Что нам делать? — спросила Эстелла, которая еще ни разу не видела, чтобы, кто-то приближался к посту так быстро да еще с таким видом, будто не намерен останавливаться вовсе.

Беата уже привыкла командовать андерцами, привыкла к тому, что к ней обращаются за инструкциями. Беата не только привыкла к власти, но и наслаждалась ею.

Ирония судьбы. Бертран Шанбор издал законы, позволившие Беате вступить в армию и командовать андерцами, и Бертран же вынудил ее этими законами воспользоваться. Девушка ненавидела его, и в то же время он был ее невольным благодетелем. Теперь, когда Бертран Шанбор стал Сувереном, Беата пыталась, как повелевал ей долг, испытывать к нему лишь любовь, хоть это и было чрезвычайно трудно.

Вчера вечером сюда прибыл капитан Тольберт с несколькими д'харианскими солдатами. Они объезжали все Домини Диртх, чтобы собрать голоса отделений, дежуривших у оружия. Беата обсуждала это с подчиненными, и хотя она и не видела, кто как проголосовал, знала: все ее отделение проставило крест.

После встречи и беседы с Магистром Ралом Беата всей душой чувствовала, что он хороший человек. И Мать-Исповедница тоже оказалась куда добрее, чем ожидала Беата. И все же Беата и ее солдаты гордились тем, что они — солдаты армии Андерита, лучшей армии мира, как говорил им капитан Тольберт. Армии, не знавшей поражений с незапамятных времен и непобедимой и сейчас.

Теперь Беата была облечена ответственностью. Она — солдат и отныне пользуется уважением, как и велит закон Бертрана Шанбора. И не желает никаких перемен.

Пусть ее решение было в пользу Бертрана Шанбора, их нового Суверена, и против Магистра Рала, но Беата гордо проставила крест.

Эммелин держалась за било, рядом с ней наготове стоял Карл, ожидая приказа. Беата жестом приказала обоим отойти.

— Это всего лишь одинокий всадник, — сказала она спокойно и властно.

Эстелла огорченно вздохнула:

— Но, сержант...

— Мы — обученные солдаты. Один человек угрозы не представляет. Мы умеем сражаться. Мы прошли боевую подготовку.