– Ух, черт! – Сашка закрутил головой, затопал от удовольствия ногами, бросился обнимать Тюрина. – Вот это да, вот это точка-запятая! Ну, Кадмич, молодец! А говорят, пить вредно. Пей еще!

И он долил ему стакан.

Осматриваю комнату, ожидая и боясь наткнуться взглядом на засаленную серую стеганку на гвозде возле двери, на брошенные в угол замызганные брезентовые штаны, расшлепанные ботинки со сбитыми каблуками – на свой «мундир» грузчика-выпивохи с криминальным прошлым.

…Много моих вариантов связано с этой времянкой:

– здесь я инженер, живу в ожидании комнаты в общежитии, ибо с жильем в институте туго; вокруг этой линии н.в. и н.д. мерцает в дисперсиях живой и не ладящий с Люсей Стрижевич – то ночует у меня, то мирится, возвращается к ней; именно от этого варианта пошла ветвь к Нулю, к Теории;

– но здесь же я обитаю и в иной н. в. линии: освобожден из лагеря после четырех лет отсидки – статья 140 УК «Кража с применением технических средств»; не инженер вовсе, необразованный урка, решивший завязать. Только и прорезались изобретательские способности в «технических средствах», будь они неладны. Сашка в этом варианте мерцает где-то вдали: он «вор в законе», ему еще три года осталось – или в бегах, а я жду от него весточки. Вот и работаю пока грузчиком в соседнем продмаге, не было ни физтеха, ни Люси;

– здесь же я и сам скрываюсь после побега, вру, как могу, хозяйке Александре Владимировне, что-де вернулся с Севера раньше конца договора, паспорт и трудовую книжку скоро пришлют; пробавляюсь случайными заработками, мелкими кражами – мне не фартит.

Правда, две последние линии – не совсем н.в., не основные: такие крайности, как и вчерашняя, только другого знака. Через сны я возвращаюсь и из них, как из кошмара, с невыразимым облегчением.

Но сейчас по закону маятника могло занести и в них. Неужели?.. Ой, не хочу!

Но нет на стене у двери гвоздя со стеганкой – культурная вешалка на три крюка, на ней на плечиках – два плаща: синий мой, кремовый Сашкин. На столе возле окна стопка книг, логарифмическая линейка лежит… уф! Подхожу, смотрю книги: «Полупроводниковые материалы и приборы», сборник «Микроэлектроника за рубежом», курс теории вероятностей. Значит, инженер, работаю в институте.

…Перемещения по вариантам во снах отличаются от таких же наяву пространственными скачками. Квартира, где я засыпал с Люсей, несостоявшейся моей женой. На Ширминском бугре, в пяти кварталах отсюда, – сейчас там этого дома нет. Квартира Лиды, Лидии Вячеславовны, другой несостоявшейся моей супруги, – в центре города. А я вот где. При переходах наяву должна сохраняться пространственно-временная непрерывность – сны от нее освобождают: в пространстве многие километры, а по Пятому измерению рядом.

Одеваюсь медленно и небрежно, будто и впрямь непроспавшийся грузчик. Состояние психического похмелья: был вчера на пиру, на славном пиру возвышенной жизни, прогулялся вдрызг – и вот… аист-солнце-пальма.

Я плохой вариаисследователь. Просто никудышный, дисквалифицировать такого. (Не дисквалифицируют, нас всего-то два с половиной: я, Кепкин да «мерцающий» Стриж.) Теоретически все понимаю, могу объяснить другим – даже с перлами из индийской философии – про «морковку счастья», все такое. А на деле… как я вчера страстно цеплялся за ту жизнь, где Люся, отец, биокрылья, моя лаборатория с «мыслящим веществом» с Меркурия! Как боялся сейчас стеганку свою на гвозде увидеть. И это чувство тяжелой похмельной досады – об упущенной «морковке счастья».

Прекрасно понимаю, что все варианты – просто слагаемые, составные части пятимерного меня, как, скажем, детство, юность, зрелость – части моей жизни; или еще проще: пальцы, нос, волосы – слагаемые моего облика… а все равно.

Нет, слаб, только и хватает отрешенности на сам переброс, да и то не всегда.

Постой, но где же Сашка? Раскладушка собрана и задвинута за печку, у окна нет его красно-желтой «явы». Только плащ. Помирился, что ли? Или?.. Размыто все, неопределенно, пока не сориентируешься как следует.

Выхожу на затуманенный двор, умываюсь по пояс под водопроводным краном. Вытираюсь, осматриваюсь.

Клубничные грядки уходят в перспективу. Вдали, у забора, над ними склонились хозяева: Александра Левчун, дородная матрона, величавой осанкой напоминающая памятник Екатерине II у Ленинградского оперного, и ейный муж Иван Арефьевич, язвенник и пьяница, афишных дел мастер. Собирают ягоду в корзину. Она сейчас в самой цене.

Вечером Иван Арефьевич с выручки крепко поддаст (а в варианте, где я грузчик, так и в компании со мной), начнет дерзить своей супруге, скандалить, за что будет вышвырнут ею на крыльцо; а там станет барабанить кулачками в дверь и кричать: «Жизнь ты мою заела, зараза!»

…Вот представил эту сцену – и сразу ностальгия по вчерашнему.

Приглядываюсь: темные брюки Ивана Арефьича будто пляшут – то завернуты, то опущены. Видно, колебался человек, не завернуть ли, чтоб не замочить о росу. Кофта на Александре Владимировне тоже мерцает, меняет фасон и цвет с синего на желтый.

Это означает, что я все-таки надвариантник. Уж коли стал им, приобщился к Пятому, от эффекта мерцающего восприятия близких вариантов не избавишься. Да и не надо.

Не спросить ли у них о Сашке? Нет, могу попасть в неловкое положение. Может статься, что им это имя ничего не говорит.

Возвращаюсь во времянку, бреюсь, жарю на электроплитке непременную яичницу. Завтракаю. Несколько минут сижу за столиком, собираюсь с мыслями.

…В сущности, никаких сверхъестественных качеств это сверхзнание не дает. И пить-есть надо, и на жизнь зарабатывать.

Правда, при перебросе в камере эмоциотрона наблюдаются шикарные эффекты: исчезновение из поля зрения наблюдающих или даже прохождение сквозь стену.

Только все это кажимость. Накладываются друг на друга многие сходные варианты, вот и кажется, что человек расплывается в пустоту, но если ткнуть в ту пустоту палкой (Кепкин, зараза, такое разок проделал со мной), будет ой как больно. А со стеной и вовсе – в варианте, в который ты перешел, нет в этом месте стены, только и всего.

И сегодня, для того чтобы перейти в Нуль (откуда начинаются все перебросы), мне надо просто идти на работу – жить и действовать обыкновенно. Только с большим пониманием всего.