и раскрыть ход в кратер, спуститься на его дно и, наполнив мешки хлоратом, подымать их вновь в обсерваторию. Пришлось сделать двадцать семь переходов, один за другим. Когда это было сделано, приступили к деятельному изготовлению кислорода, и одновременно с этим все машины начали действовать, электрические аккумуляторы тоже начали делать свое дело. И вот, сорок восемь часов спустя, то есть без малейшего промедления или просрочки против расчетов молодого астронома, все необходимые приготовления были окончены. Теперь оставалось только привести в действие электрические токи, и великое явление приближения или, вернее, нисхождения Луны к Земле должно было начаться немедленно.

За завтраком Норбер Моони объявил всем присутствующим, что все уже готово, и что теперь ничто не мешает им пуститься в обратный путь, а по выходе из-за стола он спокойно и без всяких особых церемоний, почти без всякого волнения, соединил провода, – и электрический ток начал действовать.

– Ну, вот мы и в пути! – сказал он, взглянув на свой хронометр и делая какие-то заметки карандашом в своей записной книжке. – Через сто пятьдесят пять часов и восемь минут, я не буду говорить на этот раз о секундах, – мы прибудем на Землю!

– На Землю? Куда именно? – с тревогой и смутной надеждой спросила Гертруда.

– В Судан! – с торжествующим видом отвечал молодой астроном, счастливый оттого, что может порадовать этим ответом Гертруду, – недаром же вы видите, что со вчерашнего дня меня снедает самая лихорадочная деятельность, что я боюсь просрочить хотя бы один час! Это потому, что в данный момент Земля обращена к нам именно этой стороной, так что к концу нашего путешествия мы имеем все шансы спуститься в пустыню Байуда… Если бы мы опоздали всего на один час, то очутились бы на берегах Бенгальского залива, если только не в Кохинхине. Из этого вы видите, почему нам было так важно спешить, чтобы в определенный день и час все наши приготовления были окончены, все было в полной готовности, и ничто не могло бы задержать нас даже на каких-нибудь четверть часа!

– Если бы вы сказали мне об этом раньше, – воскликнула Гертруда, немного недовольная и разочарованная, – я бы попросила вас, чтобы нас спустили на землю в Хартум!

– И я, конечно, с величайшей готовностью исполнил бы ваше желание, если бы только мог считать его осуществимым! – поспешил заявить Норбер Моони, – но к сожалению, в этом есть некоторое затруднение, причем довольно крупное…

– А какое именно, можно узнать? – осведомилась молодая девушка.

– О, да, конечно! Это затруднение заключается в том, что нам пришлось бы ждать для этого целых семнадцать лет!

– Семнадцать лет! – воскликнул кто-то, и все рассмеялись, в том числе и сама Гертруда.

Между тем в жизни обитателей обсерватории не произошло никакого изменения, все шло своим обычным порядком и ничто, казалось, не говорило о том, что наши путешественники уже находятся в пути. Можно было думать, что они все еще находились на месте, и надо было питать ту безусловную, неограниченную веру к словам и вычислениям молодого астронома, какую питала вся маленькая колония «изгнанников Земли», чтобы убедить себя, что они уже находятся в движении и с каждым часом приближаются к земле.

Однако перед отходом ко сну, когда путники наши подошли к окну, они убедились, что даже простым глазом можно было видеть, что размер земного диска значительно увеличился. Диск земли был в настоящий момент в своей последней четверти, так что судить безошибочно об увеличении, помимо микроскопических исследований, было трудно, но Норбер Моони подтвердил впечатление своих товарищей по изгнанию на основании научных наблюдений и вычислений.

С этого момента не оставалось уже никаких сомнений: Лунный шар неудержимо стремился вперед, вторично навстречу Земле! – Ну, что вы скажете про этих негодяев! Ведь какой это мерзкий народ, я просто даже сказать вам не могу! – бормотал себе под нос Виржиль, возвратившись в круглую залу после посещения заключенных.

– А что такое, Виржиль? Что вас так возмущает? – спросила Гертруда Керсэн, услышав его воркотню. – Чем вы так недовольны?

– Да как же, барышня, судите сами! – отозвался Виржиль, – как не досадовать на этих господ заключенных? Что им только не делай, какие снисхождения оказывай, все напрасно! Вы сами знаете, уж я ли не заботился об угождении им, не осыпал ли их всякого рода баловством, по приказанию господина Моони! Вино пиво, и тафия, и кофе, и бисквиты, чего только мы давали им, чем только не лакомили! Чего они ни пожелали, все было готово! И, что вы думаете, они все недовольны!.. Да, недовольны!.. Разве это не возмутительно?!

– Да, но, быть может, они потому недовольны всем, что им недостает одной вещи, которая, действительно могла бы удовлетворить их, – свободы! – шутя заметила Гертруда.

– Никто и не вздумал бы лишить их этой свободы если бы они не устраивали заговоров, да измен, да предательских козней против господина Моони, который так безмерно добр к ним, чего они, в сущности, вовсе не заслуживают! И знаете ли, чем эти люди благодарят его за доброту и снисхождение? Тем, что упорно отказываются верить, что господин Моони намерен взять их с собой на Землю и, несмотря на всякую очевидность, упорно держатся того убеждения, что он в последний момент всегда найдет возможность оставить их на Луне!

– Как это возмутительно! – воскликнула Гертруда, – допускать подобного рода низкую мысль по отношению к господину Моони!.. Как это низко! Как недостойно!., какие они скверные и злые люди!

– Признаюсь, иногда у меня действительно появляется желание даже самому уверить их в этом, чтобы хоть немного наказать их за неблагодарность к господину Моони! – продолжал Виржиль.

– Ах, нет, не делайте этого, мой добрый Виржиль, это было бы слишком жестоко! – воскликнула Гертруда. – Но это, право, низко и подло с их стороны – не верить в благородные чувства господина Моони, который уже столько раз доказывал их на деле!

– Это все потому, что они судят о нем по себе, барышня! Вот оно так и выходит, что господин Моони непременно должен оставить их здесь. А как ни говори, мерзкие они людишки, не достойные жить на белом свете!

Узнав об этом разговоре, Норбер Моони счел своим долгом лично посетить заключенных и уверить их в своих добрых намерениях.

– До меня дошли слухи, господа, – сказал он, входя в их помещение, – что вы считаете меня способным оставить вас здесь, на Луне, без воздуха и пищи. Это показывает только, что вы дурно судите обо мне и не можете ценить по достоинству ту великую жертву, какую я принес в ущерб общему