Несчастный проведитор мог только молить о пощаде. Некоторое время его мольбы оставались без ответа. Наконец Бонапарт согласился пощадить Верону при условии, что Массене и его армии позволят свободно войти в город, а все три моста через Адидже перейдут под контроль французов. К тому же Венеция должна обеспечивать его армию продовольствием и различными предметами военной оснастки в кредит. Так французы добились от Фоскарини всего, чего хотели, не сделав ни выстрела и не заплатив ни гроша. Венецианцу это показалось приемлемой ценой за избавление Вероны от сожжения.

Вероятно, так и было бы, если бы Бонапарт и вправду собирался ее сжечь. Но правда состояла в том, что он и не думал отдавать Массене подобного приказа. Через неделю он писал Директории:

Иными словами, республика, чьи дипломаты еще недавно славились своим искусством, стала жертвой даже не двойного обмана, а двух одиночных — австрийского и французского, каждый из которых с легкостью удался. Бессильная, нерешительная и запуганная, она явила поразительную доверчивость.

В самой Венеции сенат продолжал колебаться. Наконец, они решили, как поступить с призывами Франческо Песаро и его приверженцев. Вместо того, чтобы попытаться их успокоить, решили пойти на незначительные уступки, затем, отказав им в финансировании и устроив своего рода бюрократическую блокаду, объявить их решения недействительными и спокойно о них забыть. Именно эта политика и привела к появлению новой должности проведитора, исполнявшего роль козла отпущения, в то время как обстановка на terra firma все ухудшалась. Нелегко было Николо Фоскарини соглашаться на эту роль. На его непрерывные, как крики уличного торговца, требования инструкций сенат отмалчивался. Уловка очень проста — просьбы игнорируются, письма остаются без ответа.

В начале июня, словно с целью сделать Песаро рекламу, сенат постановил идти флотом от Корфу, затем, через несколько дней, спешно отменил приказ. Потом они назначили адмирала, командующего местным флотом — provveditor alle lagune. Им стал 76-летний Джакомо Нани. Несмотря на свой возраст, Нани был талантливым и изобретательным офицером. Сорок лет назад он предложил план защиты Венеции, и теперь он и его не менее способный лейтенант Томмазо Кондульмер снова охотно взялись за работу. Но их отчет о состоянии флота обескураживал — в боевой готовности, да и то не в полной, находились только 4 галеры и 7 галиотов. От плана решили отказаться. Средств не было, а когда в апреле Нани умер, заменить его оказалось некем. Вялая попытка усилить армию тоже провалилась. Тогда пригласили Вильгельма Нассауского принять командование армией, но против этого возмутилась Австрия, он был немедленно отозван. В это же время Наполеон провозгласил, что раз Венеция не препятствует Австрии вторгаться на свою территорию, он будет рассматривать это как враждебные действия, если так же свободно туда не допустят французов. По этому поводу синьория решила, что армию, равно как и флот, лучше не трогать. С тех пор вопрос о мобилизации и вооружении населения больше не поднимался.

Фактически, говорить было не о чем. Много времени прошло с тех пор, когда Венеция могла выступить со своими силами. Пять, даже два-три года назад смелые, решительные действия в оборонительном союзе с Австрией могли бы решить дело. Но не теперь. К началу лета 1796 года оставался только один шанс — покориться своей участи, впустить французов и надеяться, что эта буря минует быстро. Несмотря ни на что, когда такая возможность была предложена, Венеция отвергла ее.

Нам не известно, как долго Бонапарт всерьез рассматривал идею союза с Венецией. Возможно, эту мысль он обдумывал с самого начала, затем отложил до лучших времен, занятый другим, потом увидел, что эти времена настали. С другой стороны, неясно, какую выгоду мог он видеть в том, чтобы состоять в дружественных отношениях с государством, которое, как он знал, всецело полагалось на его милость и которое могло сильно ограничить ему свободу действий, приобретенную после обычной победы. Но все-таки он решил придерживаться дружественных отношений и делал это старательно. Менее чем за два с половиной месяца Венеция получила три предложения о сепаратном союзе: 21 августа от самого Бонапарта в Бреше, 19 сентября через французского министра Лаллемана и, самое официальное, 31 октября от Жана-Франсуа Рюбеля, который в Директории, состоящей из пяти человек, отвечал за международные отношения. Он передал предложение официальному представителю Венеции в Париже Анжело Кверини. Возможность союза обсуждали в сенате до марта, но решение осталось прежним: нет.

Почему же Венеция отказалась? Возможно, причина в том, что сама концепция революционной Франции была противна тем, кому предлагалось разделить ее участь. В других слоях общества, как в самом городе, так и на континентальных территориях, радикальные взгляды могли распространяться быстро, но только не в богатых семействах, которые теперь составляли правительство Венеции. Франция была страной анархистов и цареубийц. Невозможно одновременно дружить с ними и заключать союз с такой, к примеру, силой, как Георг V Английский. Мы можем это сравнить с пактом с Советской Россией в 1920-х годах. Возможно, венецианцы не захотели закрывать глаза на такие политические реалии, возможно, они просто хорошо понимали, к чему ведут наполеоновские увертюры, и решили не уступать ни крохи своих принципов. Если так, их смелость делает им честь. Но есть и еще одно объяснение, более правдоподобное и, увы, менее красивое. Даже тогда, когда наполеоновское нашествие грозило затопить город, мысль о войне так ужасала, что любой другой выход — пусть даже исчезновение — казался более предпочтительным. Можно возразить: если бы Венеция приняла предложение Наполеона, она могла сохранить независимость — раз Бонапарту нужен был союз, он мог бы пойти на такую уступку. Но одно несомненно: отказ показал ему не только подспудную враждебность венецианцев к тому, за что он сражался, но, что гораздо опаснее, нанес чувствительный удар его гордости. Это решение было самоубийственным. В тот момент, когда республика его приняла, она подписала себе смертный приговор.

Мантуя пала 2 февраля 1797 года, а с ней — последний оплот австрийских сил в Италии, Через 6 недель Бонапарт повел свою армию через перевал Бреннер на территорию империи. Оставив лишь ограниченный контингент, чтобы поддерживать порядок в уже занятых городах. Небольшие гарнизоны остались в Бергамо и Бреше, где на мягких условиях договорились с местными подестами и где среди населения наблюдалось сильное брожение. Значительные силы остались в Вероне. Это единственный город, которым Наполеон не захотел рисковать, поскольку он был самым крупным владением Венеции на суше и прикрывал подходы к перевалу Бреннер, обеспечивая войскам генерала дорогу назад, в Италию.