— Вы должны выслушать меня с большим спокойствием, милый Эсперанс, — сказала наконец Габриэль, — потому что никогда, вы сами в этом признаетесь сейчас, нам не было до такой степени нужно наше присутствие духа; потому что если я сообщила вам, что я сделаюсь свободна, то эта счастливая свобода будет стоить нескольких усилий, нескольких пожертвований для одного из нас, а может быть, и для обоих. Будьте терпеливы, выслушайте меня.

Эсперанс не отвечал ни слова, но по расстройству его лица можно было видеть, как болезненно было усилие, которое он делал, чтобы слушать молча.

— Вчера, — продолжала Габриэль, — король приезжал вечером. Я его не ждала. Он приехал верхом, один. Я сначала смутилась, подумав, что он, может быть, подозревает намерение, заставившее меня остаться в Буживале. У нас нет недостатка ни во врагах, ни в шпионах, которые не раз умели выследить нас, если не погубить. Но король имел такой ласковый и радостный вид; он был ко мне так добр и так доверчив, что я скоро успокоилась. Мое спокойствие, однако, было непродолжительно. Эта благосклонность скрывала другие опасности, которых я не опасалась. Успокойтесь, Эсперанс. Король взял меня за руку и повел на берег реки, где мы нашли лодку мельника. Мы сели в нее оба; я очень удивлялась таинственной серьезности его величества, и подъехали к мельнице, которая была пуста. Мельник спал на траве на острове. Мы были решительно одни, как будто эта сцена была приготовлена заранее.

Тут Габриэль остановилась и взяла за руку Эсперанса, которого этот рассказ тревожил и делал мрачным.

— Король, — продолжала Габриэль, — сохранял какую-то торжественность, которая все более меня удивляла. Он посадил меня на скамью, а сам сел на поперечное бревно. Кто узнал бы короля и герцогиню в этих двух особах, так странно поместившихся на пыльных досках?

— Здесь, Габриэль, — сказал он мне, — уже давно я просил вашей любви и обещал вам свою; с тех пор судьба моя переменилась, но не переменилось мое сердце. Я иногда огорчал вас. Вы же доставляли мне только радость и утешение. Еще недавно я был обязан вам одним из моих самых сладостных триумфов, потому что он не стоил ни одной капли крови моему народу. За все это вы должны получить вознаграждение. Все ваши горести должны изгладиться. Настала минута доказать вам мою признательность. Отныне, Габриэль, никто не станет оскорблять вас в этом королевстве. Я в нем первый, и вы будете первая, потому что я решился после замедлений, которые надо мне простить, и хотел объявить вам об этом на том самом месте, где с таким бескорыстием, когда я был беден, вы поклялись посвятить себя мне. Вы сделаетесь моей женой.

Габриэль остановилась, увидев бледность, которая как покров смерти покрыла лицо Эсперанса. Удар, полученный им, заставил задрожать его глаза. Он болезненно сжал свои белые руки и остался неподвижен и безмолвен.

— О, вы страдаете! — сказала Габриэль с нежным великодушием.

— Нет, нет, я восхищаюсь, — отвечал он. — Только если в этом состоит свобода, о которой вы мне говорили…

— Друг мой, — перебила Габриэль, — вы чувствуете, что я тотчас же отказалась от этой чести, которую заслуживаю так мало.

— Почему же вы заслуживаете ее так мало? — сказал Эсперанс.

— Потому что я чувствую к королю только дружбу, потому что даже его благодеяния не могли согреть моего оледенелого сердца, потому что я отдала вам всю мою любовь.

При этих словах, произнесенных с невыразимой простотой, Эсперанс, хотя сердце его растаяло, сохранил серьезное и задумчивое выражение, которое он принял с начала разговора. Он старался обмануть еще самого себя. Он боролся еще против этой страшной грозы, которая угрожала поглотить всю его будущность.

— Не испытание ли вам предлагал король? — спросил он. — Не старался ли он возбудить в вас законную гордость?

— Нет. Он показал мне письма, которые он посылает в Рим, чтобы уговорить папу уничтожить его брак с королевой Маргаритой. Ответ, по словам посланника, не может не согласоваться с желанием короля.

— Это действительно было единственное препятствие, Габриэль, и так как оно уничтожено, ничто не препятствует вашему счастью.

Он произнес эти слова без горечи, без гнева, не выказывая мужества, которого у него уже не было.

— Ничто? — спросила она с удивлением.

— Нет, ничто.

— Даже я?

— Зачем вам сопротивляться воле короля? Он ваш властелин.

— У меня есть еще другой властелин.

— Кто же?

— Вы. Если соглашусь, согласитесь ли вы? Я сомневаюсь.

— Ваша доброта велика, а деликатность безгранична, — отвечал Эсперанс с легким трепетом в голосе, — советоваться таким образом со мной, когда я более ничего, как мимолетная тень в вашей жизни; называть меня властелином, когда я поставляю себе за славу быть вашим врагом — это крайняя степень великодушия. Габриэль, благодарю вас; я этого ожидал от вашего неисчерпаемого сердца. Конечно, я очень вас любил, но теперь каким именем назвать мне чувство, которое вы внушаете мне?

Габриэль не так поняла эти уверения: она думала, что он благодарит ее за то, что она хочет остаться верной ему.

— Вы понимаете, — продолжала она, — в какое замешательство привело меня предложение короля. К счастью, я имела присутствие духа объявить себя неспособной отвечать тотчас. Я сослалась на это ослепительное счастье, на то, что я его недостойна… Словом, я просила позволения подумать. Ну, милый Эсперанс, возвратите ваш свежий румянец. Я предпочитаю проколоть себе сердце, чем возбудить в вас беспокойство. Да, пусть я умру прежде, чем огорчу вас!

— Добрая Габриэль!

— Как холодно говорите вы это! Разве я только добра для вас? Или вы боитесь возбудить во мне сожаление о пышности, которую я приношу в жертву? В таком случае, Эсперанс, вы не знаете моей души и очень огорчаете это бедное сердце, которому так нужны излияния и ласки в ту минуту, когда оно радовалось, что дает вам первое доказательство любви.

Эсперанс встал и взял за руку молодую женщину.

— Я думаю, — сказал он с усилием, — что мы не поняли друг друга.

— Как?..

— Вы хотите, Габриэль, во-первых, самого сильного выражения моей признательности… Оно было вам дано так живо и так горячо, как только я мог вырвать его из моего сердца. Вы хотели бы также видеть меня радостным и торжествующим. Но почему? потому что вы делаете мне жертву, не правда ли? Но эту жертву я не хочу принять.

— Вы не принимаете? Вы хотите, чтобы я вышла за короля?

— Да.

— Но ведь это наша вечная разлука, Эсперанс, подумайте!

— Знаю.

— Любовница короля могла бросить взгляд на человека достойного быть любимым. Гордясь тем, что остается невинной и чистой, она могла отдать свое сердце этой любви; она хотела позволить ей овладеть всеми ее мыслями, всей ее жизнью; но жена короля, Эсперанс, но королева… О! Королева любить не может, даже в самой глубочайшей тени ее сердца!