Танкред радовался этому неожиданному последствию «визита» сестры. Я даже думаю, он втайне надеялся, что эта связь окажется достаточно прочной, чтобы перерасти в союз, и вся его семья переберется на Акию в одну из будущих человеческих коммун.

Но я заглядываю слишком далеко, до этого еще жить и жить.

– Льето передумал, – вдруг сказал Танкред.

Поскольку мы уже некоторое время молчали, звук его голоса заставил меня вздрогнуть.

– Теперь он желает улететь на «Святом Михаиле».

Его мысли двигались по тому же пути, что и мои.

– Он хочет воссоединиться с ней, – улыбнулся я. – Что ж непонятного.

Танкред задумчиво кивнул.

– Это лучшее, что могло случиться с сестрой. Учитывая их разницу и в происхождении, и в возрасте, общество, конечно, устроит им веселую жизнь, но я думаю, они смогут быть счастливы.

– Погоди, дадим им время лучше узнать друг друга, – вернул я его на землю. – В конце концов, у них и было-то три недели на все про все.

– Вот только с тех пор Льето не вылезает из кабины тахион-связи! Полное впечатление, что он там поселился!

Я расхохотался. Как здорово было видеть, что Танкред снова шутит.

На его лице лежала печать перенесенных испытаний, а в черных волосах появились серебристые пряди, и все равно в этот момент мне подумалось, что все худшее уже позади. Он наконец оживал.

– Я рад за тебя, – неожиданно для самого себя сказал я, глядя на друга. – Кажется, ты перевернул страницу, порвал с прошлым.

Он ответил мне одобрительным взглядом, потом откинулся назад, прислонившись спиной к единственному сундуку, где хранил свои вещи.

– Думаю, это случилось, когда я пошел повидать Роберта де Монтгомери в его камере.

– А я и не знал, что ты нанес ему визит, – вздернув брови, заметил я.

– Я, вообще-то, не собирался, это получилось почти случайно, – сказал Танкред, не отводя глаз от потухающих углей в очаге. – Однажды, оказавшись недалеко от штрафных казарм, я вдруг поддался внезапному порыву и зашел. Наверное, мне хотелось свести счеты – думаю, меня привело в тюрьму что-то вроде нездорового желания насладиться его падением. По иронии судьбы он оказался в той же камере, где я ждал трибунала. В той же, куда он, еще не будучи претором, нанес мне визит прямо перед судом. Когда я подошел к стеклянной перегородке, он лежал на скамье; спутанные волосы, плохо выбрит, мятая одежда. Мне сразу стало стыдно. Тот, кого я пришел обвинять, был лишь бледной тенью самого себя. Мой злейший враг, который так остервенело добивался разорения моей семьи, был уничтожен. От него ничего не осталось. Его падение с вершин власти оказалось столь сокрушительным, столь безжалостным, что этот человек, некогда высокомерный и наглый, на свой манер даже яркий, теперь превратился в пустую оболочку.

Меня не удивило то, что рассказывал Танкред. Я всегда считал, что в конечном счете власть сводится всего лишь к своим атрибутам. Стоит их отнять, и даже самый могущественный человек в мире снова становится обычным бедолагой.

– И что он сделал, когда увидел тебя?

– Я зашел совершенно бесшумно и долго разглядывал его, прежде чем он меня заметил. Но в конце концов он почувствовал мое присутствие, потому что внезапно поднял голову. Увидев меня, он вскочил с живостью, которой я от него в тот момент не ожидал. Он выпятил грудь, глаза загорелись, он вперил в меня взгляд, как когда-то, в жалкой попытке заставить меня опустить глаза. А я, пришедший, чтобы все ему выложить, выплеснуть прямо в лицо всю злость, которую вызывали во мне люди вроде него, и подвести черту под нашей общей с этой презренной личностью историей, – я не мог выдавить ни слова. Увидев его таким – одиноким, униженным, конченым – я испытал глубокую жалость. Человека, которого я ненавидел, более не существовало; мне нечего было там делать. Я ушел, как пришел, не сказав ни слова.

Танкред на мгновение умолк. Огонь догорал, я различал только контуры лица моего друга.

– Прежде чем коридор с камерами остался позади, я услышал, как он разрыдался. Думаю, жалость, которую он прочел на моем лице, была для него мучительней удара кинжалом. Она послужила окончательным подтверждением его полного поражения. Наверное, он предпочел бы, чтобы мы с ним сцепились, дали волю гневу и ярость снова подпитала бы нашу связь. Но на человека, который все потерял, не нападают. И он это прекрасно понял.

Я медленно кивнул.

– Конечно, искоренить все зло в мире никогда не удастся, но то, что Роберт де Монтгомери окончательно сошел с круга, уже чертовский шаг вперед!

– Что касается меня, это посещение обозначило конец пройденного пути, вот что главное. Я покончил с Робертом де Монтгомери, как покончил практически со всем, что относится к моей прошлой жизни.

– Никакой армии, никакой иерархии, никакой абсурдной дисциплины, никаких приказов…

– Да, но и намного больше того. Сейчас мне надо придать новый смысл своему существованию. Я больше не желаю знать чудовищного – но такого реального – упоения боем и войной. Передо мной открывается новая дорога, совершенно неизведанная и полная неожиданностей. Мой горизонт расширился, и кто знает, какие загадки ждут меня на этой планете?

Продолжая говорить, Танкред встал на колени перед очагом и подул, надеясь оживить огонь. Напрасный труд.

– Я все еще страдаю из-за смерти Клоринды, – сказал он, повернувшись ко мне лицом; в сумерках в его глазах отражались умирающие угли. – Я страдаю от этого каждый день, каждый час, каждую минуту. И все же я знаю, что в конце концов обрету покой, пусть мне неизвестно, через сколько времени это случится.

Я удивился, что он проявляет такую отстраненность. Не уверен, что в подобных обстоятельствах сам я оказался бы на это способен. Не вставая с колен, он придвинулся ко мне.

– В последние ночи со мной произошло нечто необычайное. Я видел ее во сне!

– Но… – осторожно начал я. – Не вижу ничего удивительного…

– Это был не простой сон, нет. Нечто совсем другое. Намного сильнее, почти как если бы она действительно пришла ко мне.

Он сокрушенно покачал головой.

– Конечно, это звучит глупо. Сон есть сон, и все тут. Но я невольно вспоминаю слова Юс’сура. Никогда не теряй надежду…

Я не понимал, куда он клонит.

– Что ты хочешь сказать?

– Не знаю. Может, эта Долина-хранящих-камней действительно какое-то особое место? Может, она не просто кладбище чуть священнее других?

Я всегда настороженно относился к концепциям, в которых чувствовался некоторый перебор с мистикой. Однако в данный момент мой друг, кажется, и впрямь верил, что там произошло нечто необычайное, и я ни в коем случае не хотел выказывать бессмысленный скептицизм. В конце концов, нам предстояло еще многое узнать о мире атамидов.