Романовы взяли памятные вещи, напоминавшие о Распутине, с собой в изгнание. С ними были четыре иконы, которые он дарил им в разное время, и небольшая шкатулка с его письмами – «самое ценное для нас», по словам Николая46. Перед отъездом из Царского Села девочки и их мать зашили в свои платья и белье одиннадцать топазов, подаренных Распутиным. Эти камни были на них и в момент их убийства47.

Охрана Дома специального назначения тоже не давала царской семье забыть о Распутине. В тех местах, которых пленники не могли миновать, они разрисовали стены непристойными рисунками. Главной темой были занятия Распутина сексом с императрицей в непристойных позах. Николая обычно изображали рядом с рюмкой. Эти непристойные рисунки сопровождались надписями «Гришка и Сашура». Солдаты не упускали случая подчеркнуть особые размеры распутинского пениса48. Мимо этих порнографических карикатур царской семье пришлось пройти в последний раз 17 июля 1918 года, когда они по двадцати трем деревянным ступеням спустились в подвал Ипатьевского дома навстречу своей гибели.

Тем, кому повезло, удалось из России уехать. Оставшимся пришлось плохо. Лишь немногим из оставшихся удалось избежать страшной смерти. Среди таких счастливцев были доктор Бадмаев, Александр Самарин, Пуришкевич, Питирим, Варнава и Саблер. Но это было исключение. От рук большевиков погибли Белецкий, Протопопов, Щегловитов, Джунковский, Меньшиков, Новоселов, Манасевич-Мануйлов, князь Андроников, Николай Маклаков, Александр Макаров, Алексей Хвостов, Екатерина Сухомлинова, великие князья Павел и Николай Михайлович, Элла, епископ Исидор, отец Александр Васильев, Иоанн Восторгов… К смерти был приговорен даже юродивый Митя Козельский. И список этот можно продолжать бесконечно1.

Борис Ржевский вступил в ЧК – политическую полицию большевиков. За нечеловеческую жестокость в Москве его считали садистом. Но и новых хозяев он ухитрялся обманывать. Украв большую сумму денег, он вместе с Зазулиной добрался до Одессы, где зажил на широкую ногу, устраивая темные делишки с местными уголовниками. Одним февральским утром 1919 года его тело было обнаружено на улице возле артистического клуба. Точная причина смерти неизвестна. Зазулина говорила, что в него дважды стреляли и нанесли одиннадцать ножевых ранений. Судя по другим источникам, в него сделали пятнадцать выстрелов2. Как бы то ни было, жизнь Бориса завершилась страшно и кроваво.

Мученическую смерть принял и Гермоген. Большевики арестовали его в марте 1918 года. Он находился в тюрьме в Екатеринбурге, затем его перевезли в Тюмень, а в июне – пароходом в Тобольск. Когда пароход приблизился к Покровскому, Гермогена в одном белье вывели на верхнюю палубу. Ему связали руки за спиной, привязали к поясу тяжелый камень и бросили в реку. Крестьяне нашли его тело спустя несколько недель. На теле сохранились следы пыток. Гермогена похоронили на деревенском кладбище в Покровском. Позже останки перевезли в Тобольск и похоронили рядом со святым Иоанном Максимовичем. В 1991 году Церковь канонизировала Гермогена3.

Матрена и остальные члены семьи в момент обнаружения тела Гермогена находились в Покровском. Прасковья, Дмитрий и его новая жена Феоктиста жили в семейном доме. В 1920 году, лишившись последнего имущества, семье пришлось выехать из дома, где был устроен госпиталь. Распутины скитались из одного дома в другой, пока не построили маленький домик на окраине, где и прожили до 1930 года. В мае 1930 года их объявили кулаками – классовыми врагами Советской власти – и выслали на север. В устье Оби в тяжелейших условиях они работали на строительстве консервного завода. 5 сентября 1933 года Феоктиста умерла от туберкулеза, через несколько дней скончалась шестилетняя внучка Распутина Елизавета. Через три месяца от дизентерии умер Дмитрий, а через четыре дня после него, 30 декабря, перестало биться сердце Прасковьи4.

Варвара осела в Тюмени. Она работала стенографисткой в государственном учреждении. Она была одинокой, бедной и несчастной. Местные мужчины были готовы ей помочь – но только за секс, и она отклоняла эти предложения. «Господи, как же все это тяжело, душа разрывается на части, зачем я родилась?» – писала она сестре. Где-то после февраля 1924 года она уехала в Москву, надеясь покинуть Россию и встретиться с Матреной, которая сумела добраться до Европы. Вскоре после приезда в столицу Варвара умерла от тифа. Матрена была уверена, что ее сестру отравили советские власти. Она была похоронена на Новодевичьем кладбище, но в 1927 году, когда правительство решило сделать кладбище элитным, ее гроб был выкопан, и его дальнейшая судьба неизвестна5.

В начале декабря 1919 года во Владивостоке по подозрению в шпионаже арестовали Бориса Соловьева. Под охраной его отправили в Читу, где его допросил Николай Соколов, занимавшийся расследованием дела об убийстве Романовых. Матрена последовала за мужем, и ее тоже арестовали. Соколов был уверен в том, что Соловьев – агент большевиков, а его уверения в том, что он участвовал в монархическом заговоре по спасению царской семьи, это ложь. Обвинения преследовали Бориса всю его жизнь. Многие эмигранты считали, что он тайно сотрудничает то ли с коммунистами, то ли с немцами. Все эти подозрения были абсолютно беспочвенными. Сегодня все сходятся в том, что зять Распутина был именно тем, кем он себя и называл. Попытки Соколова и Феликса Юсупова обвинить его в трагической судьбе Романовых – это всего лишь очередная попытка возложить вину за несчастья России на Распутина и всех, кто был с ним связан. Если Распутин стал козлом отпущения, виновным в падении монархии, то Борису выпала та же роль в убийстве царской семьи6. Соколов долго допрашивал Бориса и Матрену. Он был убежден в том, что Борис украл царские драгоценности и деньги, предназначавшиеся для царской семьи в заточении. Соколов обещал отпустить Соловьевых, если они признаются. Но они не могли признаться в том, чего не было. В конце концов вмешалась Мария Михайловна Шарабан, великолепная артистка кабаре. Она убедила Соколова отпустить Бориса и Матрену в самом начале 1920 года7.

Во Владивостоке супруги расстались. Матрена отправилась в Берлин через Триест и Прагу. У нее были две маленькие дочери, Татьяна и Мария. Девочек она назвала в честь царских дочерей. Какое-то время они жили у Аарона Симановича, а затем переехали в Париж, где воссоединились с Борисом. Они вели непростую жизнь в маленькой квартирке на Монмартре. Борис зарабатывал несколько франков мытьем машин. Они открыли ресторан, но успеха не добились. В 1926 году Борис умер от туберкулеза. Оставшись с двумя детьми на руках, Матрена использовала свое знаменитое имя, чтобы найти работу в кабаре – от отца она унаследовала талант к танцам. В 1932 году она выступала с казачьим хором и своим дрессированным пони в парижском «Зимнем цирке» – так она начала свою новую карьеру. По настоянию Симановича Матрена приехала в Берлин8. Ей удалось добиться успеха. В следующем году она выступала с цирком в Латвии, а в декабре 1934 года в качестве укротительницы львов оказалась в Англии, в городе Ислингтон9. Через три месяца Матрена пересекла Атлантику вместе с цирком Гагенбека – Уоллеса. Теперь она уже была «самой сенсационной звездой европейской арены». Она стала звездой сезона 1935 года, но в городе Перу, штат Индиана, ее чуть не убил дрессированный медведь. Проведя пять недель в больнице, в ноябре 1935 года Матрена вернулась в Европу и занялась более безопасной работой – теперь она выступала с лошадьми. В 1937 году она вернулась в цирк братьев Ринглинг и выступала в Мэдисон-сквер-гарден.